Я даже повеселел, воображая, как жестко разделаюсь с Корнем и Серым. Конечное же, в этот момент по удивительному стечению обстоятельств мимо пройдет Шура Казакова собственной персоной, пусть даже с выпендрежником Соловьевым, который жутко сдрейфит и смоется без оглядки. Нет, не так… Вовке я тоже заломлю руку и грозно спрошу:
– Ну, так кто же на самом деле придумал обидную кличку «Коза»?
– Я, я, я… придумал… Больше не повторится… – заплачет он. – Отпусти!
Я отпущу – и Соловьев, хныча, убежит, а Шура застынет в изумлении, ее зеленые глаза округлятся от жадного восторга:
– Ах, я не знала, что ты такой сильный!
– Первый мужской по самбо, – небрежно брошу я, медленно достану из бокового кармана и надену на нос темные очки, чтобы прохожие не узнали знаменитого спортсмена.
Внизу вдоль тополей, сразу ставшими темно-зелеными, медленно проехала коричневая (на самом деле – бежевая) «Волга» с высоким застекленным багажником, его зовут почему-то «сараем». Над лобовым стеклом – на ножке круглая фара с красным крестом, а сбоку надпись: «Помощь на дому». Однако у второго подъезда «неотложка» не остановилась, а проследовала дальше.
– Слава богу!
В трехкомнатной квартире кроме бабушки и тети Клавы живут еще две семьи. Гольдинеры: Лия Давыдовна с сыном Эдиком, инженером, который недавно женился и привел в дом «новую жиличку» Риту, улыбчивую девушку с глазами цвета спелой черешни. Но она взяла моду так часто мыться в общей ванне, что тетя Клава злится, называя ее «нудиной». А Лия Давыдовна, чтобы не мешать молодым отдыхать после работы, постоянно сидит вечерами, когда стемнеет, на кухне, хотя ничего не готовит, а просто читает книгу со странным названием «Шолом Алейхем».
Вторая семья – Корнеевы: дядя Жора, тетя Катя и Сева, их сын, он тоже шестиклассник, перешел в седьмой, но вымахал на полголовы выше меня, хотя я, между прочим, на физкультуре стою в шеренге четвертым. В прошлом году, весной, тетя Катя заболела и так сильно похудела, что я после летних каникул ее не узнал. Бабушка Аня шепотом объяснила мне: рак. Взрослые это слово произносят с каким-то обреченным ужасом. Врачи оказались бессильны, но есть еще целебный гриб «чага», он растет высоко на березах. Дядя Жора попросил Тимофеича изготовить на заводе железную палку, которая свинчивается, вроде бамбуковой удочки, и достигает четырех метров в длину, а на конце приклепана острая, как нож, зубчатая пластинка.
Палку сделали из легкого, но прочного оборонного сплава, и Тимофеич по частям выносил ее с завода, за что пришлось охранникам отдать пол-литра спирта, но с Корнеевых он не взял ни копейки, ведь люди должны помогать друг другу. Дядя Жора ездил с это палкой в дальние леса Подмосковья и сшибал с берез чагу, она чем выше растет, тем целебнее. Гриб этот мельчат на терке, как морковь, а потом заваривают наподобие чая – только в термосе. Сначала тете Кате в самом деле стало лучше, она повеселела, гуляла во дворе, но потом ослабела, пожелтела и слегла окончательно.
Сева же решил, будто его маму неправильно лечат, не теми таблетками и уколами, а значит, нужен настоящий доктор, с пониманием. Он стал звонить по «03», умоляя, чтобы спасли его маму, и давал свой адрес. Поначалу «Скорая помощь» думала, будто произошел какой-нибудь несчастный случай, срочно приезжала, врач осматривал тетю Катю и мягко объяснял: случай, конечно, тяжелый и вызывает сочувствие, но обращаться следует к специалистам. Однако упорный Сева продолжал вызывать «неотложку», надеясь, что кто-нибудь разберется и поможет. Медики снова приезжали, сердились, мол, вам же человеческим языком объяснили: «Казус инкурабилис!»
Упорный Сева не унимался, снова звонил, его узнавали, ругали, он вешал трубку и опять набирал «03», пока не нападал на нового, ничего не знающего медика. Но таких вскоре не осталось. Тогда Сева научился менять голос, говорил, как шпионы в кино, через платок, давал для отвода глаз номера соседних квартир, а потом караулил «неотложкку» во дворе и, плача, молил очередного врача спасти маму. Его вызывали к директору школы, таскали в детскую комнату милиции, грозились отправить в больницу для умалишенных детей… Дядя Жора его сначала просил, потом ругал, бил, а после, махнув на все рукой, стал редко бывать дома.
«У жены рот землей обметан, а он вином горе заливает и веревочкой завивает!» – ворчала бабушка Аня.
Что означает «завивать горе веревочкой», я так и не понял, даже дядя Коля Черугин не смог мне объяснить, сказал: «Есть такое фигуральное выражение».
Поднявшись на третий этаж, я привычно два раза нажал кнопку звонка и стал ждать, рассматривая названия газет и журналов. Корнеевы выписывают «Вечернюю Москву» и «Работницу», у Гольдинеров вырезками обклеен весь ящик: «Правда», «Литературная газета», «Новый мир», «За рубежом», «Наука и жизнь», «Юность», «Иностранная литература». Только у тети Клавы и бабушки Ани ящик без единого названия, зато с замком.
Эх, плохой из меня вышел ликвидатор безграмотности – никудышный!
27. Надомницы
– Кто там? – подозрительно спросил строгий голос. – Если «неотложка» – мы не вызвали!
– Это я!
– Кто – я? По какому вопросу?
– Тетя Клава, это – я, Юра…
– Какой еще такой Юра? – В голосе появилось ехидство.
– Племянник.
– И чего же тебе надо, племянничек?
– Проведать.
– Неужели соскучился?
Послышался лязг отпираемых замков: один, второй, третий. Тимофеич всегда злится, мол, даже в госбанке таких запоров и задвижек в помине нет. Дверь приоткрылась на длину железной цепочки. В образовавшую щель на меня с подозрением глянул маленький мутный глаз, и вдруг раздался крик:
– Убирайся отсюда, шпана проклятая! Милицию вызову!
– У вас телефона нет, – буркнул я и, сообразив, в чем дело, снял темные очки.
– Да чтоб тебя! – меня наконец узнали. – Тоже мне мистер Икс выискался!
Зазвенела, упав, цепочка, и дверь открылась пошире. Сразу запахло рыбным супом. На пороге, уперев руки в боки, стояла тетя Клава и смотрела с негостеприимным удивлением. Глаза у нее маленькие, мутно-свинцовые, а нос приплюснут, как у боксера. В любое время года на ней вязаная кофта, кроликовая доха, серая шерстяная юбка, на ногах – суконные зимние боты, а на голове – самодельная теплая шапка, напоминающая по форме немецкую каску. После того, давнего, нападения хулиганов тетка стала на нервной почве мерзнуть, особенно – макушка, и ей иногда приходится класть себе на голову круглую резиновую грелку с горячей водой.
– Привет надомникам! – по возможности беззаботно сказал я. – Не узнали, что ли?
– Как же тебя узнать-то, племянничек? Очки дурацкие напялил и разоделся, что попугай. Кто ж тебя так вырядил?
– Маман. Мы в «Детский мир» заскочили. Взяли кое-что по случаю. На вырост… Я не хотел, честное слово!
