Однако на фоне всеобщего энтузиазма выделялись и поразительные исключения: США и его ближайшие союзники в регионе в лице Израиля и Саудовской Аравии. Одним из последствий этого стало то обстоятельство, что американские корпорации, к их огорчению, не смогли массово ринуться в Тегеран наряду со своими европейскими коллегами. Очень многие видные представители американского политического истеблишмента и специалисты разделяют позицию двух региональных союзников и в силу этого практически пребывают в состоянии истерии по поводу «иранской угрозы». Рассудительные комментаторы в Соединенных Штатах и, в значительной степени, деятели всего политического спектра заявляют, что эта страна «несет самую серьезную угрозу миру во всем мире». С учетом исключительного характера этой угрозы сдержанность проявляют даже те, кто выступает в поддержку сделки. В конце концов, как можно верить иранцам, если за ними тянется шлейф насилия и обмана, если они столько раз нарушали соглашения?
Противостояние политического класса оказалось настолько мощным, что общественное мнение, сначала в значительной степени поддерживавшее сделку, очень скоро разделилось
[518]. Республиканцы противились ей почти единодушно. Официальные причины можно понять, наблюдая за республиканскими праймериз. Сенатор Тед Круз, считающийся интеллектуалом, предупреждает, что Иран может и дальше разрабатывать ядерное оружие, чтобы в один прекрасный день послать электромагнитный импульс, который «обесточит электросеть всего Восточного побережья» Соединенных Штатов, убив «десятки миллионов американцев»
[519]. Бывший губернатор Флориды Джеб Буш и губернатор Висконсина Скотт Уокер сцепились по поводу того, когда бомбить Иран – сразу после избрания нового президента или же после первого заседания Кабинета
[520]. А Линдси Грэм, единственный кандидат, обладающий хоть каким-то опытом в международной политике, называет сделку «смертельным приговором государству Израиль», что конечно же является сюрпризом для израильской разведки и служб стратегического анализа. Грэм и сам осознает полную бессмысленность своих высказываний, а это, в свою очередь, вызывает вопросы касательно истинных мотивов, которыми он руководствуется
[521].
Здесь важно иметь в виду, что республиканцы давно отказались от претензий работать как нормальная парламентская партия. Как заметил уважаемый консервативный политический комментатор Норман Орнстейн из правого крыла Американского института предпринимательства, они превратились в «радикально настроенных бунтовщиков», которые практически не желают принимать участие в нормальном политическом процессе Конгресса
[522]. Со времен президентства Рональда Рейгана руководство партии так глубоко залезло в карманы богатейших американцев и корпоративного сектора, что теперь им ничего не стоит привлекать голоса, единственно мобилизуя слои населения, раньше не представлявшие собой организованную политическую силу. К таковым можно причислить экстремистски настроенных христиан-евангелистов, которые сегодня, вероятно, составляют большинство республиканских избирателей; последователей политики бывших рабовладельческих штатов; нативистов, опасающихся, что «они» отнимут «у нас» белую, христианскую, англосаксонскую страну; и многих других, кто превращает республиканские праймериз в спектакль, безмерно далекий от господствующих в современном обществе тенденций, но не от тенденций, господствующих в умах политиков самой могущественной в истории страны.
В то же время, отход от глобальных стандартов выходит далеко за рамки радикального республиканского бунта. Практически весь политический спектр выражает согласие с «прагматичным» выводом генерала Мартина Демпси, бывшего председателя Объединенного комитета начальников штабов, о том, что заключенное в Вене соглашение «не мешает Соединенным Штатам нанести удар по иранским объектам, если официальные лица решат, что он не соблюдает условий соглашения», хотя вероятность одностороннего военного удара, если Иран будет «вести себя хорошо», действительно «намного снижается»
[523]. Бывший переговорщик Клинтона и Обамы по Ближнему Востоку Деннис Росс привычно советует Ирану «не сомневаться, что если мы увидим его прогресс в деле создания оружия, это приведет в действие механизм использования нами силы», даже по истечении срока сделки, когда Иран сможет делать что угодно
[524]. По сути, наличие в соглашении пункта об окончании срока действия через пятнадцать лет, добавляет он, «является единственной, но очень серьезной проблемой». Кроме того, он предлагает поставить Израилю бомбардировщики В-52 с противобункерными бомбами, чтобы обезопасить себя к моменту наступления этой ужасной даты
[525].
