Основным сценарием, внутри которого развивалась эта культурная форма, был сценарий милитаристский, в рамках которого образ получил не просто положительную, а героическую коннотацию. Стимулом и инструментом модернизации выступали жесточайшие уроки войн, через которые прошла Россия на своем историческом пути; особый исторический путь обусловил и своеобразие ее развития
[2010].
Эта культурная форма многослойна; ее трансформации подчинены определенным закономерностям. Наблюдаемые исторические изменения на протяжении более чем тысячелетней ее истории были обусловлены трансформацией социокультурного и культурно-исторического контекста: так Зимний дворец прошел путь от императорской резиденции до кавалерийской школы ОСОАВИАХИМа
[2011].
Культурная форма, чьи различные этапы и циклы развития были «разделены и одновременно соединены судьбоносными историческими поворотами»
[2012], со временем естественным образом изменялась, но символический образ русского всадника, «подобно тому как в теле живого человека с годами одни органические клеточки и кровяные шарики постепенно заменяются другими, но самый человек продолжает жить своей жизнью, почти не меняясь характером… не менял своего „я“, а лишь приспосабливался и приноравливался к новым эпохам и требованиям»
[2013], как некая целостность, основанная на взаимопроникновении культурных слоев.
«Символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры — он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее», — безусловно прав Ю. М. Лотман
[2014]. «Символической нагрузкой» культурной формы, независимой от этих изменений, сущностной характеристикой русского всадника выступала только одна черта — его вневременная связь с циклом «смерть — возрождение — бессмертие», обусловленная особой миссией героя — защитника Отечества. «Летит бронзовый Чапаев над родным городом, как бы прикрывая нас своей буркой от бед», — так писали о легендарном комдиве уже в XXI столетии (первоначально памятник был установлен в Москве, у павильона «Поволжье» ВСХВ; с реорганизацией ВСХВ в ВДНХ памятник переместили по месту рождения героя)
[2015].
Последним апофеозом (в 1950‐х гг. кавалерия в составе Советской армии расформировывается, деятельность военных конных заводов прекращается
[2016]) русского всадника стал выезд Г. К. Жукова, принимавшего триумфальный Парад Победы 24 июня 1945 г. в Москве на Красной площади верхом на белом коне
[2017]. «Это был последний день, когда погибшие стояли в колоннах рядом с живыми», — писал биограф «маршала Победы», всенародного кумира, ставшего легендой еще при жизни
[2018].
История русского всадника показывает, насколько тесно сплетены между собой различные исторические эпохи, с какой силой влияют на отечественную культурную историю архаические представления. Отдельные исторически-конкретные фигуры и сценарии более чем тысячелетней конной истории России, трансформируясь в отвлеченные образы «удалых всадников, бросающих своих скакунов в стремительную атаку»,
[2019] превратились в важный элемент национального самосознания. Ужас и величие, свойственные архетипу всадника на уровне древнейшего семантического пласта, обусловили его всевременное присутствие в парадигме власти, вероятно, намечая будущее прошлого, будущее национальной традиции. Полный контрастов, иногда чудовищных, символический образ русского всадника выглядит и как пугающий, и как притягательный одновременно. Эта бинарность искомого культурного символа является его самой существенной характеристикой, в очередной раз обозначая модель русской культуры как двуединого целого, которая и сейчас остается одним из наиболее дискуссионых вопросов истории русской культуры.
Игорь Кондаков
ПОСЛЕСЛОВИЕ. ОТ ВЕЩЕГО ОЛЕГА ДО КОНАРМИИ…
Конная культура России
Перед нами прошла история дореволюционной России. Промелькнули знакомые имена из русской истории — от Александра Невского до Ивана Грозного, Бориса Годунова, Первого Лжедмитрия, далее все Романовы — от Петра Великого до Николая II, а с ними их фавориты, волей или неволей вошедшие в историю и разделившие с ними власть. И рядом — имена незнакомые, о которых мы когда-то что-то только слышали. Или нам казалось, что слышали…
Но не в именах и лицах состоит интерес этой книги. Она — об истории культуры. В том числе — истории материальной культуры. Истории культуры повседневности. Недаром увлекательная книга Бэллы Шапиро насыщена и даже переполнена эксклюзивными деталями древнерусского и придворного быта, филигранными подробностями костюмов, убранства, украшений, оружия, упряжи, интересными не только самими по себе, но и тем ценностно-смысловым содержанием, которое формирует символический ряд русской культуры, составляющий самобытный ее облик, ее национальную идентичность…
И тут мы понимаем, что автор книги, талантливый историк, культуролог и музеолог, уже известный читателям по своим многочисленным исследованиям истории костюма, истории текстиля, истории повседневности, — Бэлла Львовна Шапиро — совершила настоящее открытие (явление, чрезвычайно редкое в гуманитарных науках!). Она открыла в сфере культурно-исторических исследований принципиально новый дискурс, в свете которого и культура, и история культуры, и теория культуры раскрываются по-новому, с неожиданной, но весьма важной для понимания стороны. Автор настоящего повествования иногда называет этот дискурс конной историей, иногда — конной культурой, иногда — историей коня и всадника… И это не просто новый аспект в русле историко-культурных изысканий, не просто экзотический взгляд исследователя, позволяющий остранить (остраннить) все атрибуты культуры на протяжении тысячелетия, — это новая парадигма культуры, а вместе с тем и новая парадигма науки о культуре.
