Тогда же оформляется ведомство, подчиненное конюшему (конюшему боярину) — одному из главных дворцовых чинов, первому по старшинству в Боярской думе
[543]. Оно занималось управлением придворными конюшнями, разведением лошадей для царского двора и отчасти для военных нужд государства. Целью разведения было получение так называемых «выкормков» или боярских лошадей — улучшенных русских лошадей крупного роста
[544]. Лошади такого типа пользовались устойчивым спросом
[545]: образцовой считалась лошадь тучная, массивная, сильная
[546], которая могла нести на себе тяжеловооруженного всадника. Рослых лошадей получали в отечественных конных заводах уже с начала XVI в.
[547]; они были настолько крупными, что садиться на них приходилось с «пристýпа» — особой скамеечки, обитой алым бархатом или сукном, которой прежде в Москве не знали. Этот аксессуар стабильно наблюдается только с начала XVI в.
[548]
Обязанность носить за царем пристýп возлагалась не на стремянного, которому по должности полагалось быть «у стремяни государьского» «как станет государь на лошадь садится, конюшего повинность за стремя держати, так же как и ссадиться станет»
[549], а на задворного конюха: «Задворные конюхи; чин их таков… раздают всякую казну, и овес и сено… и ходят за царем в походы, и посылаются по приказом же на конские площадки, и надсматривать лугов и сена царского и лошадей, и носят на Москве, как ездит царь по монастырем и по церквам, покровец, чем лошади покрывают, и приступ деревянной обит бархатом, с чего царь садится на лошадь и сходит с лошади. А будет их в том чину человек с 40»
[550].
Резвость пока еще не считалась качеством, обязательным для царской лошади. Согласно традиции, бытовавшей вплоть до правления Петра I, скорость выезда была обратна знатности всадника; поэтому выезжали на боярских лошадях шагом, а в поводу их вели пешие слуги
[551].
Продукция отечественного коннозаводства пользовалась недурной репутацией. «У Московитов все лошади высокие и стройные. Они любят коней арабских и альтенбургских, но и в самой Московии родятся лошади весьма замечательные по своей быстроте», — свидетельствовал побывавший в Москве И. Корб
[552]. Уже в конце XV — начале XVI в. поступают запросы на лошадей (запросные поминки). Так, согласно челобитью от 1519 г. крымского княжича Тахталдыя, он просил в Москве «лошадь русскую… которая бы борза, да и рожаем пригожа, а и ездом бы была добра, чтобы яз межи другов и недругов хвалился, что меня государь пожаловал князь великий»
[553].
Объемы отечественного заводского разведения поначалу были невелики, и основная масса лошадей для московских нужд, в том числе и для царских конюшен, поставлялась «из Казани и из Астрахани ногайские и татарские»
[554]. Под этим общим названием понимали и монгольских лошадей, и потомков «половецких скоков»
[555], а также каймакских и кипчакских лошадей. По свидетельству современников, это были животные грубой конституции: низкорослые, неказистые, «узкобрюхие с тяжелой головой, с короткой шеей»
[556], самых неблагородных мастей: каурой, чалой, буланой и пегой. Однако эти степные лошадки, неприхотливые и удобные в обиходе, были хорошо приспособлены к труду, бескормице и холоду
[557]. «В Московии встречается также множество лошадей, которые вообще росту небольшого, что, впрочем, нисколько не мешает им быть крепкими и нести хорошую службу»
[558], — высоко оценивались современниками их рабочие качества.
