Точные цифры конского состава, который находился собственно под «государевым седлом», от года к году несколько разнятся, но общее представление о размерах царских конюшен составить можно. По одним данным, царю Алексею Михайловичу лично принадлежало 150 лошадей, и еще 50 лошадей обслуживало нужды цариц и царевен; вся эта масса делилась на несколько разрядов, основными из которых были верховые, разъездные и экипажные. По другому принципу подсчета, царь владел 75 верховыми лошадьми и двумя сотнями экипажных
[598].
Экипажные, или рысистые, лошади делились на санников, которые запрягались только в сани, и колымажных возников
[599], или каретных лошадей
[600]. Породные упряжные лошади имели свои отличительные черты: это были крупные, рослые животные большой физической силы и выносливости. Именно такими были царские возники и санники, которые упоминаются в нарративных источниках как очень дорогие и особо желанные подарки. Спрос на них активизируется со второй половины XVI–XVII в., вместе с распространением экипажей
[601]. Выше прочих ценились экземпляры, приученные к запряжке квадригой или «рядом», «гусем» и «цугом»
[602].
Вся масса царских экипажных лошадей разделялась на дюжины
[603], подобранные по масти. Стоит отметить, что в русской культуре лошади, белые «как снег», ценились намного выше прочих
[604]. «Белые дюжины» учитывались особо; они запрягались чаще в высокоторжественных случаях: «кареты, в которых ездят царские супруги, обиты красным сукном и везут их большею частью восемь белых, как снег, лошадей, украшенных нагрудниками и нахвостниками из красного шелка, а по бокам идет ряд телохранителей», — восхищались современники
[605]. Кроме того, белые лошади запрягались в царицыных конных поездах, которые обыкновенно обставлялись еще более презентабельно, чем совместные выезды царской семьи, поскольку, как уже отмечалось, в культуре русского средневековья «понятия светлого, благого божества и святости неразлучны»
[606].
Соотнесение образа царицы, как спутницы государя, со светом и святостью было еще одной составляющей его образа. Царицу московскую, как и ее супруга, также уподобляли Солнечному божеству, «если случится увидать запряженную многими
[607] белыми лошадьми карету Царицы, подражающую Юпитеру или Солнцу»
[608]. Именно в выездах царицы задействовались самые богато украшенные экипажи и самые лучшие лошади: «зимою тщеславятся санями, на которые поставлены кареты со стеклянными окнами, покрытые до земли алым или розовым сукном; летом же они величаются большими каретами. Всего больше они гордятся белыми лошадьми и множеством слуг и невольников, которые идут впереди и сзади», — свидетельствовал лично наблюдавший московские обычаи архидиакон Павел Алеппский
[609].
