В первое мгновение Фредерика решила, что инспектору просто стало плохо, подбежала ближе, но по его груди медленно сползала капля крови, такая четкая на белой рубашке. Кто-то невидимый убил инспектора прямо на глазах у Фредди и наверняка до сих пор оставался здесь. Она попятилась, зажимая пальцами рот, затем вернулась и посыпала место, где стояла раньше, крупицами сухих духов. Вещь редкая и дорогая, оставшаяся еще от бабушки, придавала телу приятный запах, а заодно сбивала со следа гончих. А Фредди не хотелось оказаться на каторге вместо теплого местечка учительницы в школе земпри. Ну надо же, как быстро изменились ее мечты и как мало оказалось нужно для счастья!
И, как очередной плевок от судьбы, в ладони у инспектора лежала серебряная монета. Та самая, из руки мертвеца, которую можно обменять на напиток счастья. Но Фредерика не смогла взять ее, это было бы чересчур, просто убежала прочь, пока убитого никто не заметил.
Каблуки на ее ботинках уже давно расшатались и стоило прибавить шаг, как один надломился. Фредерика не удержала равновесия и полетела вперед, уже представив, как расшибет руки о мостовую. Но ее на лету подхватили и поставили на ноги.
— Куда же вы так спешите, Алварес? — профессор Медина все еще придерживал Фредди, не давая ей отступить назад. — К любовнику или от него?
— Искала работу, — отец учил ее не врать, тем более такой ответ не выглядел подозрительно. — Вы же знаете, у меня осталось буквально несколько дней, иначе нужно собирать вещи и переезжать, а матушка…
Волнение и пережитый страх накрыли Фредди с головой. Слезы потекли по щекам, дыхания не хватало, мелко тряслись руки.
Она в самом деле ходила на встречу с продажным полицейским.
Рядом был убийца.
Матушка не переживет новости, что еще одна дочь оставляет ее и уезжает из города.
Род Алварес погиб, от него останутся только записи в хрониках.
Профессор тяжело вздохнул, вытащил платок и вытер слезы Фредди, а после обнял ее и прижал к своей груди. Фредерика чувствовала, как шумно бьется его сердце, а во внутреннем кармане лежал нож или стилет. Вполне обычное дело для бывшего аристократа, Фредерика и сама не выходила на улицу без оружия. Правда, в последнее время предпочитала изящный, чуть длиннее ладони пистолет, спрятанный в специальном кармане на юбке.
— Я могу взять вас на кафедру. Пока просто лаборантом. Будете помогать преподавателям собирать тетради, приносить пособия и таблицы, убираться иногда. Только не плачьте, Фредерика, что бы ни случилось, оно того не стоит.
Глава 2. Гончая для сыщика
Хавьер слишком долго жил на свете, чтобы верить в россказни о напитке счастья, однако не мог отвести взгляд от серебряного кругляша в одеревенелых пальцах. Покойный будто хотел откупиться от кого-то, поэтому и не выронил старую, еще дореволюционную монету.
На лице у мужчины застыл испуг, а точно напротив сердца темнело пятно засохшей крови, других ран Хавьер не видел. Обычный горожанин, лет шестьдесят, самую малость полноват. Костюм от хорошего портного, а не фабричного пошива, но поношен изрядно. Карманные часы с гравировкой «Излюбленному Ф.М.», пенсне и веточка цветущего терна в руке, прямо поверх монеты. Символ одной из подпольных группировок, борющихся за возрождение империи.
Хавьер опустился на корточки рядом с трупом, заглянул в остекленевшие глаза, повертел в руках веточку терна, растер между пальцев запекшуюся кровь, а после прикоснулся к монете.
Привкус дешевого виски на языке.
Сигаретный дым мешает разглядеть все вокруг.
Девушка-верж с красными волосами извивается в танце.
Его рука тянется к расшитому бисером лифу, оттягивает ткань и прикасается к бархатной коже. Девушка продолжает улыбаться, проводит пальцем по его подбородку, затем вкладывает в руку несколько старых серебряных монет.
Хавьер моргнул, избавляясь от видения, затем обернулся к инспектору, который и написал обращение в его отдел.
— Почему вызвали именно меня?
Следователя по особо важным делам беспокоили нечасто, тем более ради преступлений, которые происходили на Второй городской линии. Проблем хватало и на Первой, а Третья являлась такой клоакой, что даже патрули гвардейцев не справлялись с наведением порядка.
— Обычный стилет, вошел точно между ребер. Смерть наступила почти мгновенно, — продолжил Хавьер. — Действовал профессионал, место безлюдное, шансов распутать дело не много. Но ничего угрожающего государственной безопасности.
— Филипп Морено, младший инспектор из шестого участка, — хмурый одноглазый инспектор, точно прошедший войну, кивнул на убитого. — И это уже третий труп на моей территории с терновником и монетой в руке. Притом, я знал Морено, империалистом он не был, скорее — радикальным либералом. Вержей ненавидел и неоднократно выступал за поголовное уничтожение теров.
Ненавидел вержей, но брал монеты у той девушки. А если прикинуть стоимость часов и костюма — не только у нее одной. Дело вполне известное и понятное: не все вержи приобретали звериные отметины, многих из них нельзя было отличить от человека, и за солидную взятку они покупали себе документы свободного гражданина. Так ведь проще: не надо поступать на государственную службу и регулярно отмечаться в досмотровом участке, можно получить образование, а то и вовсе жениться.
За такие дела проштрафившихся полицейских и чиновников отправляли в вечную ссылку на север, но всех не переловить, а деньги многим нужны здесь и сейчас.
Филипп же точно не чурался плотских удовольствий. Но видение нельзя использовать как улику, даже озвучить кому-то его содержание. Паранормальные способности — черта вержей и ушшей, в крайнем случае — древних аристократических родов, которые сейчас считались уничтоженными или же ассимилированными с другими слоями населения. Поэтому лучше молчать и искать другие улики.
Хавьер встал и огляделся по сторонам. Место пустынное: самая окраина городского парка, рядом бывшая усадьба Бомонтов, а ныне — Дворец гражданской регистрации браков и новорожденных. Кусты с набухшими почками рядом, кованая ограда, и однорукая статуя древней девы, на которую борцы за нравственность набросили рваную тряпку вместо одежды.
Шанс найти свидетелей минимален. Да и время смерти, если верить докладу медика — около шести утра, не самое оживленное.
— Что унюхала гончая? — Хавьер чуть склонил голову, разглядывая жуткое существо в наморднике.
Когда-то оно было женщиной, наверное, даже красивой: большие глаза, темные брови и четкие скулы. Губы должно быть полные, но сейчас их полностью скрывал намордник, цепь от которого уходила к одноглазому инспектору. От темных волос гончей осталась рваная мальчишечья стрижка, рассеченная полоской белого шрама от виска к затылку. Длинные конечности с узловатыми суставами, частично скрытые теплой и добротной одеждой, слушались ее плохо, а может гончая просто не хотела выполнять свою работу. Но для нее это был единственный способ оставаться в живых: бродячих и бесполезных вержей пристреливали разрывными пулями, чтобы не было шансов собрать раздробленные кости, заживить раны и снова выйти на охоту. Одна взбесившаяся гончая могла положить пару десятков людей, прежде чем ее усмиряли.
