Но додумать мысль она не успела: вержа стащил залитый кровью Пак. Словно старые знакомые они снова играли в неловкие объятия, но не спешили калечить друг друга, пока откуда-то сбоку в них не влетела бутылка из зеленого стекла, которая лопнула и залила все вокруг огнем. Фредди закричала, сорвала пиджак и попыталась сбить пламя с горящего Пака, но почти сразу потеряла сознание от яркого, как вспышка, удара по голове.
Немногим ранее…
Николас Медина, тогда еще носивший совсем иную фамилию, тоже был одним из однополчан Хавьера. Воевал он честно, самоотверженно, готов был пожертвовать собой ради империи Ньол и Эбердинга, но победа не принесла ему радости.
До фронта новости о творящемся в столице доходили с опозданием и заметно искаженными. Потому в произошедшую революцию и то, что доны массово и заочно лишаются привилегий и имущества не верил никто. А кто верил, тот до последнего надеялся вернуть все после окончания войны.
Победа обернулась для них разочарованием и чувством, что вначале их телами отгородились от врагов, затем предательски вонзили нож в спину. Хавьера тоже не обрадовали перемены, но из пяти его братьев и сестер выжили только двое, отца парализовало, а мать постарела сразу на десяток лет. Горе настолько сковало семью, что предложение Кроу перестать маяться дурью и послужить государству, пусть и ненавистному на тот момент, оказалось настоящим спасением для Хавьера. Постепенно он привык к новому миру и новой власти, даже научился видеть в нем хорошее. Денег у семьи осталось достаточно, работу следователя из особого управления оплачивали весьма щедро, а связей и влияния, тем более радостей великосветской жизни Хавьер никогда и не искал. В жизни обычного горожанина были свои плюсы: над ним больше не висела необходимость продолжить род, выбрав для этого правильную жену. По большому счету, всем было плевать, женится ли свогор Сото и на ком. Хоть на гончей, как мечтал малознакомый свогор Браво.
Ник думал иначе. Сразу после войны он чуть не попал на каторгу за неуместные высказывания, но тогда его вытащил Карлос Рубио. Часть улик чудесным образом испарилась из дела, а сам Медина ушел преподавать в университет с обязательством каждую неделю отмечаться у куратора. И за следующие семь лет ни разу не попался на глаза полиции или особому управлению. Не попался бы он и сейчас, если бы не воспоминание Аву, в котором успел отметиться и Карлос.
За прошедшую ночь Хавьер успел съездить за подмогой и взять показания почти у всех, видевших Ника во время того скандала. Но Карлоса Рубио никто не помнил, обычный свогор, каких тысячи, тихо сидел на своем месте и никуда не вмешивался.
Самой перспективной оказалась линия с монетами, Хавьер поначалу не придал им значения, а потом отослал помощников найти первого владельца и оказалось, что тот вытащил их из коллекции своего дядюшки, а уже после подарил Аву. Серебряные кругляши были с историей и дефектами, каждый из которых был учтен и кропотливо записан в специальном журнале. Улики не стопроцентные, но определенно дающие основания задержать Николаса Медину и провести обыск в его квартире.
К прибытию патруля та пустовала, а хозяйка виновато развела руками и рассказала, что в последний раз видела Ника вчера утром, но не тревожилась по этому поводу: свогор часто ночевал у кого-то из друзей или случайных любовниц.
Хавьер оставил людей сторожить квартиру и еще пару сметливых подчиненных — подходы к дому, после отправился в университет. Если и там нет Ника — придется объявить его в розыск. Ирр почти все время молчала и тенью следовала за Хавьером. Отказалась и ото сна, и от бутербродов, наверняка боялась, что «глупый совсем дон» попадет в беду, если останется без присмотра хоть на минуту. Стандартная полицейская форма определенно шла ей, но не так, как платья или летящие юбки. Хавьер сам не заметил, как перенес гончую в категорию доний и уже не воспринимал в другом качестве.
Ника же схватили уже в его кабинете. Профессор беспечно копался в реактивах и черкал в журнале учета, когда к нему ввалились сотрудники спецподразделения и повалили на стол. Сопротивления Ник не оказывал, испуганным не выглядел и на вопросы отвечал вполне четко.
Знал ли он погибшего инспектора Морено? — Да, знал. Тот неоднократно дурил голову студенткам университета и втягивал их в сомнительные дела. Полиция бездействовала, покрывая своего, поэтому Ник, как неравнодушный гражданин, вмешался. Но дальше разбитого носа и отобранных денег дело не пошло. Деньги, кстати, он до последней монеты отдал заплаканной девчонке, которой и обещали эту сумму и за совсем иные услуги, чем те, которые ей пришлось оказать.
Где ее найти? — Кто же знает? Получив монеты, она долго плакала, после решила уйти от мирской жизни и скрылась в стенах монастыря Девы Благостной и больше Ник о ней не слышал.
Что он знает о Братстве терна? — Ничего сверх того, что публикуют газеты.
Хавьер дал знак своим людям, и его место заняли двое подчиненных, продолживших допрос. Ирр тоже качала головой: она не узнавала запах убийцы, тот изменили каким-то артефактом.
С таким минимумом улик Медину, чего доброго, пришлось бы отпустить до выяснения обстоятельств, если бы Ирр, не иначе как от скуки и бессилия, не сменила частично облик и не уткнулась носом в пол. Она обшарила весь кабинет, снова стала девушкой и четко произнесла:
— Донья, которая была на месте убийства инспектора, здесь. Работает или еще что, запах повсюду.
— Поищите ее, — кивнул Хавьер.
Гончая выскочила из кабинета чуть ли не раньше сотрудников особого управления и уже понеслась по коридорам университета. Медина же напрягся и впервые начал нервничать: такое не могло быть совпадением. Девчонка что-то знала или догадывалась и наверняка она не сможет так стойко переносить допрос.
Деваться из кабинета профессору было некуда, поэтому Хавьер оставил его на попечении своих людей и тоже вышел в коридор, искать девушку.
Взрыв настиг его в другой части этого же крыла. Он оказался такой силы, что осыпались все стекла из окон, а от кабинета остались одни руины. Хавьер добежал туда одним из первых, но увидел только останки своих людей, дыру в стене и соцветие терна, издевательски брошенное поверх обломков стола.
Первым порывом было отправить людей искать Ирр, но Хавьер приказал оцепить периметр и перекрыть все возможные выходы из университета.
— Будь я профессором, бежала бы через катакомбы, — задребезжал рядом чей-то голос.
Хавьер обернулся и заметил старую, будто высохшую и пожелтевшую донью, чьи глаза выцвели, но не потеряли внутреннего огня.
— Свогор Жилль, секретарь, — представилась она. — Вот там в парке есть проход в них, могу поспорить, что плиту уже сдвинули и вы не ошибетесь с местом.
— Благодарю за содействие, — Хавьер кивнул ей и побежал к указанному месту.
Пока он искал нужную статую и продирался сквозь кустарник, громыхнуло во второй раз, где-то внизу.
В темный лаз Хавьер спускался медленно, еле нащупав ногой карниз. Свет сюда почти не проникал, а еще все заволокло желтоватым дымом, за которым попробуй разгляди что-то. Со стен по-прежнему сыпались обломки кирпичей и фресок. Хавьер закрыл рот и нос рукавом, вытащил из кармана положенный всем полицейским светящийся стержень и медленно побрел по коридорам.
