– Я была «Мисс округа Дейд», – сказала Криста.
– А я была «Мисс Юнайтед Фрут», – добавила Синди.
– И мы обе были «Мисс Флорида», – продолжала Криста. – По очереди: один год я, другой – Синди, одна за другой. «USA Today» писал про нас. Просто ужас, что за люди сидят во всех этих конкурсных жюри.
– Расскажите, – попросил Джон, возвращаясь с напитками.
– С чего начать? – сказала Синди. – Я думаю, с самого рождения. Очень важно иметь неудовлетворенную, недовольную жизнью мать, которой нужно, чтобы частичка ее стояла там, на высшей ступеньке, и упивалась бы лестью. Звездные дети сами по себе не появляются. Звездные дети неотделимы от своих матерей. Это как Земля и Солнце.
– В этом смысле нам действительно не повезло, – сказала Криста. – Когда наша мать училась на первом курсе Флоридского университета, ее не взяли в мюзикл «Годспелл», и она поклялась отомстить штату Флорида. Мы должны были стать ее оружием.
– Нужно иметь такую мать, – продолжала Синди, – которая все время и всюду вас как бы проталкивает. Большинство из нас даже не подозревает, как гнусно нас используют, и понимаешь это уже слишком поздно. Ты им нужна, пока молоденькая.
– А твоей маме приходится покупать тебе тысячу всяких безделушек, – сказала Криста, – и одевать тебя, как стриптизершу, лет так, скажем, с пяти.
– Некоторые родители готовы на все. Есть одна актриса… Сьюзен – как ее, Крис? Словом, «из бывших» – ну та, которая еще исчезла год назад.
– Колгейт. Сьюзен Колгейт, – подсказала Криста.
– Да. Когда она была маленькой, ее родители переехали в Шайенн в штат Вайоминг только для того, чтобы увеличить шансы представлять целый штат на общенациональном конкурсе. Да – «Мисс Вайоминг», ха!
– Я ее не видел, – сказал Джон. – Я вообще перестал обращать внимание на то, что показывают по телевизору. В восьмидесятых телевидение окончательно превратилось в дерьмо. Я уже давно не смотрю телевизор.
Тут в комнате зазвучала музыка – трубы и джаз. Лампы засветились неярко, как свечи. «Освещение на таймере», – сказал Джон. Комната как-то сразу уменьшилась, воздух сгустился, как летним вечером, и все трое одновременно звякнули льдинками, оставшимися на дне стаканов. Сестры начали снимать свои свитера.
– Не надо, – сказал Джон. – Не надо. Все и так отлично.
– Хорошо, – ответили девушки.
– Хотите поработать на меня? – спросил Джон.
– Что? – одновременно спросили обе девушки.
– Моими ассистентками. Мне нужна помощь прямо сейчас.
После паузы Криста ответила:
– Не знаю, я, наверное, так не сумею, мистер Джонсон.
– Нет, нет. Речь не о сексе. Никакого секса. Клянусь. Вы девочки смышленые и с амбициями, – сказал Джон.
– Именно этого вы требуете от своих ассистентов? – спросила Криста.
– Да, черт возьми. Смышлености, увлеченности, жадности и расторопности.
– И обычно вы именно так подбираете ассистентов? – продолжала Криста.
– Н-н-ет. Обычно я даю объявление в газету о том, что по смехотворно низкой цене продается мебель Чарльза Имза.
– Это что-то из пятидесятых? – спросила Синди.
– Точно. Это мебель, спроектированная специально для бедняков, но беднякам она никогда не нравилась, и единственные люди, которые знают о ней или интересуются ею, либо богатые, либо смышленые. Так что всякий, кто быстро откликается на это объявление, действительно смышленый, расторопный, жадный и увлеченный.
– А что скажет Мелоди? – спросила Синди.
– У Мел два страшных маленьких отродья, которых я помог устроить в престижные колледжи. Она у меня в долгу.
– Но тогда, скажем, как насчет зарплаты?
– Видите, я был прав. Вы немного жадноваты. – Услышав это, девушки туг же обиделись. – Расслабьтесь. В кинобизнесе это комплимент.
– Так чего же вы хотите? – спросила Синди.
– Сказать по правде, – ответил Джон, – больше всего на свете мне хотелось бы иметь большой лом, чтобы вскрыть себя, вытащить существо, которое сидит внутри меня, выколотить его, как ковер, а потом отмыть в холодной, чистой озерной воде и положить на солнышко, чтобы оно высохло, выздоровело и снова пришло в себя, а в голове у него воцарился бы ясный и стройный порядок.
Проигрыватель щелкнул и заурчал, меняя диски, а Синди с Кристой по-прежнему сидели не шевелясь, словно застыли.
– О'кей, – сказала Синди. – Я буду работать на вас.
– Я тоже, – сказала Криста.
– Хорошо, – ответил Джон, и музыка заиграла снова.
– Тогда, Джон, какие ваши следующие действия? – спросила Криста.
– Я собираюсь самоликвидироваться.
– То есть смотаться куда-нибудь? Из-за налогов? – спросила Синди.
– Нет. Я собираюсь стереть себя, как магнитофонную запись. Перестать быть собой.
Джон посмотрел на близнецов и не увидел на их лицах ни страха, ни понимания.
– Нет. Не покончить с собой. Но почти. Я хочу исчезнуть.
– Что-то я запуталась, – сказала Синди.
– Собираюсь перебазироваться.
– А можно попонятнее, Джон?
– Все просто. Я больше не хочу быть собой. Мне кажется, я дошел уже до предела.
– Вот как?
– Да, именно так.
– И кому достанутся ваши деньги, ваши права и все остальное?
– Не знаю. Это уже детали. Постарайтесь мыслить шире.
Он уйдет. Полностью, раз и навсегда. Перестанет быть Джоном Лодж Джонсоном. Он станет никем, и у него не будет ничего: ни денег, ни имени, ни истории, ни будущего, ни желаний – он станет просто существом, обладающим органами чувств, которое будет брести по стране, по ее раскаленным шоссе, мимо торговых точек, пустошей, фабрик и вымерших пространств.
– Леди, мой атом перестал вращаться. Брыкливая скотина утихомирилась. Машина остановилась.
Синди и Криста одновременно вздохнули.
Выпив еще по два коктейля, Джон, Синди и Криста отправились в путешествие по дому, при этом Синди толкала перед собой тележку, а Криста несла блокнот, в котором помечала все вещи, которые Джон бросал в корзину тележки и которые предназначались для местного ящика сбора добровольных пожертвований.
– Фланелевая спортивная куртка. Неношеная. Черная.
– Есть.
– Брюки цвета какао. Неношеные.
– Есть.
– Где вы достали такую тележку? – спросила Синди.
– Украл в аэропорту Сиэтла. Боже, столько я потратил за все эти годы на все эти чертовы вещи…
В дверь позвонили. Это был деловой партнер Джона Айван МакКлинток со своей женой Ниллой. Джон впустил их и окликнул сверху, Айван и Нилла поднялись по холодным алюминиевым ступеням, которые вели в спальни.
