Книга Мисс Вайоминг, страница 16. Автор книги Дуглас Коупленд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мисс Вайоминг»

Cтраница 16

– Что это за оранжевую дрянь ты тут пьешь?

Она брала бутылку с напитком, который Джон упросил ее купить на прошлой неделе, и читала вслух:

– «Тэнг» – просто блеск. Надо будет мне попробовать его сегодня с джином.

– Это для астронавтов.

– Правда? Тогда я должна немедленно хлебнуть его, потому что днем я встречаюсь в гостинице «Сент-Морис» с Рейтом, и мне потребуется внеземная энергия, чтобы оторвать его от соблазнов Шестой авеню и уговорить хоть чуть-чуть увеличить наше пособие.

Она сделала глоток.

– Браво! А теперь – собирайся.

У Джона было развитое воображение, но болезнь зачастую ограничивала возможности мальчика пределами квартиры. Когда Дорис не было дома, Джон пробирался в комнату к матери и рылся в ее шкатулке. Там лежал панцирь черепашки, которую она съела за завтраком с Пирсом в Киото в 1961 году («Я чувствовала, как эта маленькая чертовка трепыхается у меня в глотке»); фотографии, сделанные до и после косметической операции по удалению жира с ягодиц («Жир на ягодицах – это проклятие семейства Лоджей, Джонси. Как хорошо быть мальчиком!»); меню ее свадебного ужина, написанное от руки шеф-поваром. Имелась также одна из детских пинеток малютки Джона, позолоченная, а не покрытая бронзой, несколько морских ракушек и куча призовых лент со скачек. Было также фото Дорис на водных лыжах вместе с Кристиной Форд, фото Пирса верхом на его призовой лошади по кличке Медовый Месяц, а также несколько других фотографий, среди которых был поблекший черно-белый снимок, почтительно вставленный в рамку. Похоже, снимали где-то неподалеку от конюшни – на заднем плане Пирс разговаривал с кем-то, – на переднем – Дорис рядом с Мари-Элен де Ротшильд, причем Мари-Элен подносит зажигалку к сигарете Дорис, а Дорис при этом коварно улыбается.

Для Джона было вполне естественным то, что его мать жила, не учась ничему полезному, не приобретая никаких навыков. Дорис предпочитала преследовать богатых мужчин, к чему ее и готовили в семье, прививая инстинкт крачек, каждый год мигрирующих с континента на континент. Джона это завораживало.

– Мам, почему ты всегда и везде летаешь на самолете?

– Что ты имеешь в виду, милый?

– Ну, как сегодня. Ты снова летала на самолете, хотя запросто могла взять машину.

Дорис действительно предпочитала летать, даже если место, куда она летала, располагалось неподалеку.

– Милый, мужчина никогда не признается женщине в том, что он не хочет заплатить за авиабилет или нанять самолет. Мужчина скорее согласится целый месяц есть томатный суп, чем откажется нанять вертолет, чтобы слетать в Коннектикут с дамой. А проще всего самой заказать самолет, а потом попросить мужчину расплатиться, когда ты уже долетела.

В устах Дорис подобное заявление не звучало цинично. Ее приучали к этому с младенчества.

Родня относилась к Джону несколько добрее, чем к Дорис, поскольку семьи часто предпочитают перескакивать через поколения, когда речь заходит о распределении симпатий, а Джон был симпатичным, любезным, хоть и робким мальчиком. Проводя из-за болезней много времени в постели, он поглощал дневные программы телевидения в огромных дозах – он смотрел телевизор куда больше, чем обычный американский подросток. Джон смотрел все без разбора. Благодаря телевизору он приобрел словарный запас и жизненный опыт, не свойственные другим в его возрасте. Родственники приносили ему подарки и незаметно совали конверты с деньгами. Джон всегда благодарил их за эти приношения, но, стоило родственникам уйти, тут же отдавал всю наличность Дорис. Она прятала ее в сумочку для шальных денег, хранившуюся вместе с ее оп- и поп-артовской дребеденью, которая с каждым годом становилась для нее все дороже.

Дорис нравились живописные мужчины. Ей нравились мужчины, живущие в живописных полотнах. Этим мужчинам Дорис тоже нравилась поначалу, пока они думали, что смогут на ее деньги выбраться из этих полотен, но обычно, примерно месяца через три, когда выяснялось, что Дорис не состоит в лиге Марии Агнели, они изящно ее бросали. Каждый раз происходило одно и то же. Дорис прекрасно видела эту закономерность, но не усваивала уроков – так же и в сериалах злоключения ничему не учат героев.

Джону Дорис весьма откровенно рассказывала о своей семье, об источниках ее процветания и о той роли, которую семья играла во всеобщей схеме мироздания. Джон прищуривал глаза и старался образно представить себе Корпорацию Лодж, и она виделась ему крупным больным животным – кашалотом, все клетки которого заражены смертельными вирусами.

– Дорогой, вся деятельность Корпорации Лодж пагубна. Их пищевые продукты малопитательны и скоро портятся. Дети, которых растят на детском питании Корпорации Лодж, быстро заболевают и умирают. Электроника Лодж перегорает, взрывается и быстро выходит из строя. Фабричные рабочие Лоджа тысячами отравляются, вдыхая пары растворов, используемых при изготовлении обуви Корпорации Лодж, обуви, в которой, к слову, те, кто ее носит, почти всегда выглядят нелепо, хромают и страдают грибковыми заболеваниями. Всевозможные отделения Корпорации Лодж предоставляют жалкие пародии услуг по сверхраздутым расценкам. Деньги необходимы Корпорации на взятки лидерам профсоюза, а также на наркотики, меховые шубы и поездки на Багамские острова жен управляющих. Лодж – это язва на теле общества, разъедающая его и высасывающая из него жизненные соки.

– А что производят Лоджи, мам? – приставал, бывало, к матери Джон.

– Лучше спросить, дорогой, чего они не производят. Лодж может производить все, что угодно. Для него нет ничего святого: детские сигареты, душегубки, молочные продукты, уже сделанные просроченными, автостоянки размером с Ватикан. Лодж все сделает, только попроси. Всякий раз, когда кто-нибудь в Америке плачет или умирает, Лодж ухитряется с этого что-то поиметь. Таков Лодж, мой милый.

Когда Джону было четырнадцать, у него возникли проблемы с дыхательными путями, и он провел в постели без малого год, пока врачи лечили его легкие и бронхи. Джон смотрел телевизор, читал, болтал с Дорис – друзей у него не было, а многочисленных двоюродных братьев и сестер предусмотрительно держали от него подальше. Приходившие на дом учителя знакомили его с основными курсами. Тупым Джон не был, но не был и гением. Он любил свой мир и не возражал против того, что мир этот ограничен.

Однако Джон не раз задумывался над тем, как он будет возмещать потерянное время. Предположим, он выздоровеет – как сможет он тогда догнать остальных детей, которые каждый день жили в большом мире: бегали за мячом, воровали по мелочам в магазинах? Представления Джона о нормальной детской жизни были скудными и отрывочными. И он переживал за Дорис, которой никак, хотя она каждый раз была к этому очень близка, не удавалось «отхватить себе мужчину». Будет ли она когда-нибудь счастлива? Что он может сделать, чтобы в ее жизни появилась любовь? Телевизор внушил Джону, что любовь – средство от всех недугов.

Дорис старалась всегда быть веселой и невозмутимой. Джон был постоянной величиной в ее жизни, которую семья не могла у нее ни отобрать, ни уменьшить. С ее точки зрения, чем больше времени Джон проводил перед телевизором вдали от хулиганов, токоведущих рельсов и подозрительных мужчин в плащах, тем лучше.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация