Уэйд прекрасно сознавал, что его семья погрязла в мире мошенничества, грязных махинаций и беззаконий, из которого ей никогда, скорее всего, уже не выбраться. Да и были ли пути к отступлению? Существовало ли хоть что-то, ради чего стоило возвращаться? Он уже лет двадцать ходил по кривой дорожке — такая уж у него была жизнь; да и отец примерно столько же? А Брайан? Лет пятнадцать. Сара? Как показали события прошлой недели, год или около того. Но мама? Всегда такая чистая и грязенепроницаемая, она теперь словно заново родилась в роли человека, с удовольствием плещущегося в теплом океане отбросов, — там, наверху, она вываливала на пол цветочное попурри, заглядывала в вазы, выискивая грязь. Уэйд рылся в кухонных шкафах, когда она окликнула его.
— Да, мам?
— Тут чудесная рубашка, она тебе как раз подойдет.
— Мам, здесь не «Аберкромби и Фитч». Мне не нужна новая рубашка.
— Как это не нужна? Она такая мягкая, в цветную клетку, тебе очень к лицу.
— Я не хочу носить рубашки Ллойда, мам. Не говоря уже о карме...
— Вы не были бы таким, мистер Карма, если бы вам пришлось пережить депрессию и войну. Хорошая рубашка. Добротная. Я только хочу, чтобы ты ее примерил.
— И не собираюсь.
— Как знаешь, пожалуйста, не приходи плакаться ко мне, когда снова придется попрошайничать.
— Возьми ты этy чертову рубашку, — крикнул из кладовки Тед. — От добра добра не ищут.
— Папа, это кража. Ты что, так запросто относишься к воровству?
— Чья бы корова мычала...
— Что ты сказал? — Уэйд втиснулся в кладовку.
— Я сказал, что ты из тех, кто отказывается от добра, когда оно само плывет им в руки.
Тед рылся в ящике, полном шарикоподшипников.
— Ишь ты, какой рачительный, — сказал Уэйд. — Чего же ты тогда сидишь в такой глубокой финансовой заднице, что мы должны и дальше заниматься этим дурацким делом?
— Можно подумать, что ты не получишь свою долю. Если бы ты тогда не сбежал и не загубил свою жизнь, занимаясь черт-те чем, мы не подцепили бы этого вшивого фрица, которого его нянька лупит по воскресеньям.
Казалось, Тед предвидел реакцию, которая, если вспомнить предысторию, могла довести ситуацию до рукопашной. Но Уэйд сохранял полное спокойствие.
— Угу, — только и сказал он.
— Что угу?
— Хауи.
— А с ним что такое?
— Хм... только то, что Флориан, вполне возможно, похитил его. — Уэйду припомнилась склонность Флориана к «жучкам» и прочей шпионской технике. — Я звонил по его мобильнику от Брунсвиков,
— И поделом.
Уэйд уселся в зеленое кожаное кресло, а Тед устроился напротив него на стуле. Вошла Дженет.
— Я правильно слышала, что этот немец похитил Хауи?
— Правильно.
Казалось, эта новость никого особо не встревожила.
— Уж не думаешь ли ты, что они будут его пытать?
— Флориан? Рано или поздно — да.
— Это могло бы решить некоторые наши проблемы, не так ли? — спросил Тед. — Мы можем просто сказать Саре, что он был при запуске. Она уже будет в шаттле и ничего не узнает.
Дженет задумалась над этой идеей.
— Ушам своим не верю, — сказал Уэйд. — А что если, когда наступит время запуска, вместо Хауи в ложе для почетных гостей у нас будет только требуха Хауи в холодильнике?
Тед, широким жестом отметая в сторону собственное прошлое, сказал:
— Уэйд, не будь таким занудой. Кого пожалел — кобеля?
— Я даже думаю, что Сара не так уж и любит Хауи, — добавила Дженет.
— Да, — сказал Тед. — Туда ему и дорога. А где Пшш?
В комнату вошел Брайан, поедая холодные равиоли из банки.
— Она в гараже. А чего папа так раскипятился?
— Из-за того, что Хауи ухлестывает за Аланной.
— Ха. Расскажите что-нибудь поновее.
Дженет посмотрела на банку в руках Брайана.
— Брайан, как ты только можешь такое есть?
Они кладут в эти равиоли кошачий корм.
— Спасибо, мама.
Брайан перестал жевать.
Семья Драммондов расположилась в комнате Ллойда, словно позируя для каталога вязаных изделий «Бурды». Кабинет представлял собой фантазию из резного дуба, уставленную и увешанную диковинными светильниками, приобретенными в отделе электродиковин в торговом центре.
— По мне, так пусть этот фриц сделает из него начинку для равиоли, — сказал Тед.
— Нам бы всем этого хотелось, — сказала Дженет, — но ради будущего Сары лучше вернуть его живьем.
— Пусть Флориан его помучает, только немножко, — сказал Брайан.
— Мудрая мысль, — сказал Тед.
— Да, мне тоже нравится, — добавил Уэйд.
— Флориан использует физические или психологические пытки? — спросила Дженет Уэйда.
— Откуда мне знать? — Если бы она знала, у нее волосы бы дыбом встали.
— Набери его номер и включи громкую связь.
— Он по номеру узнает, что мы здесь.
— Сейчас же позвони ему, Уэйд.
Маме виднее, да и я не буду чувствовать себя на крючке. Через минуту их соединили с Флорианом, и Уэйд пропустил к аппарату Дженет.
— Это Флориан? — спросила она.
— Да. А кто вы?
— Я Дженет, мать Уэйда.
Гусиный тевтонский гогот раздался на другом конце провода.
— О, ну вы и загнули. Ну прямо прелесть. Уэйд, кто бы ни была эта актриса, избавь ее от такой немыслимой роли.
— Это моя мать, Флориан, — сказал Уэйд, — будь с ней полюбезнее.
— Майн готт... Уэйд, ты серьезно? Что ж, отлично, я постараюсь быть сама обходительность. Здравствуй, Дженет, — сказал Флориан тоном, каким обращаются к воображаемому другу своего ребенка.
— Да, итак, полагаю, пора перейти к делу. Сколько вы заплатите за письмо и сколько мы должны будем заплатить вам, чтобы — многозначительная пауза — получить обратно Хауи?
— Да, вашего зятя. Очаровательное существо.
— Сами догадываетесь, как нам приятно тратить деньги, чтобы выкупить его. Видели бы вы его на Рождество. Он у нас солист — исполняет рождественские гимны. Вот послушайте, — и Дженет принялась выводить шутовским сопрано: — «Здравствуй, Дедушка Мороз...» — И так далее. И так далее.
— Он для нас как шило в заднице, — встрял Тед.
— А кто этот новый персонаж? — В голосе Флориана прозвучало неподдельное любопытство.
— Это мой папа, Флориан. Будь вежлив.
