Когда Лейлу наконец-то удалось убедить, она долго думала, что надеть. Наверное, брюки будут смотреться лучше всего, но вот из какой ткани и какого цвета? А сверху, наверное, следует надеть какую-нибудь повседневную рубашку, которые так любят социалистки, – свободную и закрытую, только хотелось бы выглядеть еще и красиво. Женственно. Плохо это или нет? Буржуазные штучки? В конце концов она приняла решение в пользу пыльно-голубого платья с кружевным воротничком, красной сумки через плечо, белого кардигана и красных туфелек на низком каблуке. Ничего кричащего, однако, как она надеялась, все-таки хоть немножко стильно. Но рядом с Д/Али она, разумеется, выглядела ярко, словно радуга. Он выбрал темные джинсы, черную рубашку с воротничком на пуговицах и серые ботинки.
Оказавшись среди других демонстрантов, они поразились количеству народа. Лейла никогда не видела таких огромных сборищ. Здесь были сотни тысяч – студенты, рабочие, крестьяне, учителя, они шли все вместе, и на лицах читалась сосредоточенность. Разливался бесконечный поток звуков: произносились речовки, пелись гимны. Далеко впереди кто-то бил в барабан, однако Лейла при всем желании не могла разобрать, кто именно. Ее полные тревоги глаза озарились новым, ярким светом. Впервые в жизни она чувствовала себя частью чего-то большого.
Повсюду виднелись плакаты и транспаранты – кругом были разбросаны стайки слов. «Борись с империализмом!» «Не Вашингтон и не Москва, а международный социализм!» «Трудящиеся всего мира, объединяйтесь!» «Ты нужен боссу, а тебе босс не нужен!» «Сожри богатых!» Она даже увидела такую надпись: «Мы здесь были: это мы загнали американцев в море!» Румянец залил ее скулы. Она ведь тоже была здесь в тот июльский день 1968 года, работала в борделе. Она вспомнила, как Гадкая Ма заставила всех наводить порядок в заведении и как разочарована была, когда американцы так и не появились.
Каждые несколько минут Д/Али обращал свой проницательный взор на Лейлу, чтобы понять, как она. Он ни на секунду не выпускал ее руку. День был напоен ароматом церциса, который пропитывал все свежей надеждой и новой отвагой. И вот наконец, ощутив прилив оживления, поняв, что она стала частью чего-то и в конце концов может позволить себе вздохнуть с облегчением, Лейла вдруг поддалась знакомому приступу настороженности, стремлению оказаться под чьей-то защитой.
Она стала замечать детали, которых поначалу не приметила. Сквозь сладкий аромат в воздухе просачивался запах людского пота, табака, зловоние чужого дыхания и ярости; ярость была настолько явственна, что казалось, ее можно пощупать. Лейла наблюдала за тем, как каждая группа несла свой транспарант и слегка отделялась от всех прочих. Процессия продолжала двигаться вперед, и Лейла слышала, как некоторые демонстранты кричали и бранились на других. Это чрезвычайно поразило ее. До того момента она не осознавала, насколько раздроблены сами революционеры. Маоисты презирали ленинистов, ленинисты ненавидели анархистов. Лейла знала, что ее возлюбленному суждено идти по совершенно иному пути – вместе с поклонниками Троцкого и «перманентной революции». Она задумалась: если у семи нянек дитя без глазу, может, и слишком много революционеров не сумеют сделать революцию? Но и эти мысли она оставила при себе.
После нескольких часов движения в строю они добрались до гостиницы «Интерконтиненталь» и площади Таксим. Толпа потянулась вперед, и вдруг воздух стал ужасно влажным. Демонстрантов омывал бронзовый отсвет заката. Где-то в углу зажегся уличный фонарь – слишком ранний и приглушенный, словно шепот. Где-то вдалеке профсоюзный лидер, забравшись на автобус, разразился пламенной речью, в мегафоне голос его казался механическим и слишком властным. Лейла ощутила усталость. Ей очень хотелось присесть, пусть всего на минуточку. Краешком глаза она наблюдала за Д/Али, за его сжатым подбородком, косыми скулами, напряженными плечами. Его профиль был невероятно красив на фоне тысяч лиц, а сияние заходящего солнца придало его губам винный цвет. Ей хотелось поцеловать его, почувствовать его вкус, ощутить его внутри себя. Лейла опустила взгляд, смущенная мыслью о том, что Д/Али бы разочаровался, узнав, что такие бесполезные и банальные мысли пришли ей на ум, ведь она должна была думать о куда более важном.
– Все нормально? – спросил он.
– О, разумеется! – пронзительно отозвалась Лейла, надеясь, что тон у нее как раз правильный и что так она не выдаст, насколько сдержан ее восторг по поводу марша. – У тебя есть сигарета?
– Вот, любимая.
Он вынул пачку, достал одну сигарету для нее и одну для себя. Затем попытался зажечь ее сигарету серебряной «Зиппо», но почему-то так и не сумел.
– Давай я сама. – Лейла взяла у него зажигалку.
И именно в этот момент она услышала звуки – какой-то грохот с боков и сверху, как будто Бог провел палкой по своим небесным перилам. Жуткая тишь повисла над площадью. Словно никто не двигался и никто не дышал – такой мертвой была тишина. Потом раздался еще один взрыв. На этот раз Лейла поняла, что это такое. И все внутри парализовал страх.
Над мостовыми, за защитными перегородками на верхних этажах «Интерконтиненталя», размещались снайперы. Из автоматов стреляли снайперы – они целились прямо в толпу. Потрясенное молчание демонстрантов разорвал крик. Плакала женщина, кто-то еще орал, призывая людей бежать. И все побежали, не разбирая дороги. Слева располагалась Казанджи-Йокушу, где жила Налан со своими соседями и черепахами.
Они направились в ту сторону – тысячи тел, словно река, ударяющаяся о собственные берега. Столкновения, толчки, крики, беготня, люди спотыкались друг о друга…
Чуть дальше по улице откуда ни возьмись появилась бронированная полицейская машина и перегородила проход. Теперь демонстранты понимали: они застряли между выстрелами снайперов, оставшимися позади, и неминуемым арестом и пытками впереди. И тут выстрелы, которые на минуту стихли, возобновились и превратились в нескончаемый треск. Поднялся невероятный вопль – тысячи ртов открылись одновременно в первобытном крике ужаса и паники. Прижавшись друг к другу, задние пытались протиснуться вперед, наседая на тех, кто был дальше, словно дробящие друг друга камни. Молодая женщина в светлом платье с цветочным принтом проскользнула под бронированной машиной. Лейла орала во всю глотку, а в ушах отдавался бешеный стук ее собственного сердца. И вдруг ее рука выпустила руку Д/Али. Это она отпустила его или он ее? Она так и не узнала. Всего секунду назад она чувствовала его дыхание на своей щеке – и вот его уже нет.
Еще через мгновение она увидела, как он промелькнул в сотне метров от нее, она звала его снова и снова, но толпа сдвинула ее в сторону, словно волна-убийца, сносящая все на своем пути. Лейла слышала звук выпускаемых пуль, но уже не могла сказать, откуда он идет; создавалось впечатление, что они могут вылетать и из земли. Грузный мужчина рядом с ней потерял равновесие и упал – ему попали в шею. Она никогда не забудет выражение его лица – скорее удивление, чем боль. За несколько минут до этого они управляли историей, меняли мир, сокрушали систему, а теперь их уничтожают, и они даже не в силах разглядеть лица убийц.
На следующий день, второго мая, в округе площади Таксим было собрано более двух тысяч гильз. Сообщалось, что более ста тридцати человек серьезно ранены.
