Бабушка, будучи эталоном бодрости, страшным голосом верещала и требовала найти ключ от третьей комнаты, куда обычно запрещалось ходить. Однако раз в месяц устраивались «экскурсии» в эту комнату, служившую музеем умершего мужа бабушки. На кровати – его разбросанные вещи, которые никто не трогал с того дня, как он скончался от очередного припадка бешенства (несомненно припадок был вызван неумеренным смотрением в телевизор, но никак не цистернами водки, которые он годами в себя вливал); в шкафах – его одежда, на полу – выпавший из покосившегося шкафа томик воспоминаний маршала Жукова. В этот раз экскурсия предполагалась этим вечером, но ключ от комнаты куда-то задевался. Музей был единственным помещением без смотрового окошка в двери, через которое снаружи можно было увидеть все, что происходит в комнате.
Аркадий вернулся традиционно раньше супруги, взгромоздился на стол, служащий «лежбищем» Лидии по ночам, отвернулся к стене и принялся читать объявления о продаже подержанных автомобилей. Денег на машину и даже на мопед у него не было, но ему нравился сам процесс изучения объявлений.
Лидия уже в сотый раз перечитывала раздел, посвященный обсессивно-компульсивным расстройствам, когда произошло то, что в понятии Смолиных было сравнимо с сигналом немедленной всеобщей эвакуации. Зазвонил телефон.
– Кто возьмет? – взвинченно спросил Стас, резко переставая отжиматься от пола. – Я уже дежурил!
– А кто ближе к выходу? – невинным тоном осведомилась Лида. Диана в ответ насмешливо посмотрела на них и поправила шарфик.
Трубку взял отец, которому явно надоел звон. Судя по всему, кто-то попросту ошибся номером. Вот только самоотверженному отцу семейства сейчас придется несладко. По теории тещи, лежащей здесь мрачным укором, излучение от телефонных разговоров нужно вымывать из организма, выпив сразу после вынужденного разговора не менее литра воды. Пить нужно было при ней или просто при свидетелях, желательно, при нескольких. Потому что семья, как она говорила, базируется на взаимном доверии, которое нужно подтверждать. Поэтому в межкомнатных дверях были прозрачные вставки из небьющегося стекла (Николай Смолин отвалил за них чертову кучу денег), Аркадий и Эльвира спали в проходной комнате под бдительным взором бабки, и по первому же требованию кого угодно из членов семьи другой был обязан вывернуть карманы и поделиться тем, что понравится обыскивающему. Например, Стас всегда мог потребовать этого от Аркадия, равно как и дочери.
– Тебе нужно вымывать излучение! – сказала бабка. – Иначе ты станешь инвалидом, и не сможешь нас кормить. Неси сюда воду.
Аркадий послушно принес литровую банку воды и выпил ее, стоя перед тещей. Не хотел провоцировать очередной скандал. Та внимательно отсмотрела весь процесс.
– Хорошо, – оценила она. – Только не пытайся выблевать воду, как это обычно делает Стас. Я все слышу.
Диана раскрыла дверцу тумбочки, чтобы взять следующий учебник, подвинула стопку книг и обомлела. Кто-то сломал лежавшую в глубине Священную Спичку. Диана близко поднесла к глазам две щепочки – сомнений не было: кто-то просто разломал Спичку!
Все стало необратимым.
Священная Спичка помогала ей держаться на плаву. Когда-то Диана поклялась, что сломает ее, лишь когда все станет действительно невыносимо плохо. Много раз она доставала Спичку и клала обратно – все было не так кромешно плохо. А теперь Спичку – оплот ее независимости – сломали!
Смолины дружно обыскивали вещи друг друга, поэтому Диану не удивило то, что кто-то нашел Спичку. Потрясло то, зачем сломали. Никто же не знал о ее значении для нее. Или все же знал?… Анатомия надолго вылетела у нее из головы.
Эльвира вошла, громыхнув дверью. Как и на приход Аркадия, никто не отреагировал на ее появление. Диана в сотый раз прописывала на листочке латинские названия артерий ради лучшего запоминания, Стас увлеченно пытался встать на руки и с грохотом валился на пол, Лида пыталась вообразить какое-нибудь новое обсессивно-компульсивное расстройство.
Бабка беспокойно стреляла глазами по сторонам, лежа в позе психованного эмбриона. Никто не давал повода для скандала. Что-то они затеяли, эти бесноватые, вон как затихли… А не придраться ли к поведению дочери?
– Эля, подойди сюда.
Дочь безропотно подошла к матери, стараясь выглядеть максимально святой.
– Что происходит? – спросила мать, теребя хобот противогаза в руках. Ногти были огромными, и она не позволяла их стричь. Равно как и расчесывать себя. И мыть. Гигиену она всегда недолюбливала, считая ее мракобесием.
– Ничего.
– Я же вижу, что вы что-то задумали. Отвечай матери!
– Мы ничего не задумали, – кротко сказала Эльвира.
– Ах ты тварь паскудная! – заорала она и ударила ее палкой. Эльвира и сама прекрасно понимала, что дело шло к избиению, но разве станет она мешать маме? Старуха продолжала избивать ее, но она с места не сдвинулась. Только руками прикрывалась.
– А твои выродки что делают? Почему ты не следишь за этими уродцами? – спросила бабка чуть потише. Но палку она не выпустила из цепких рук с нестрижеными грязными когтями (сущие скальпели, а не ногти).
– Они делают уроки.
– Врешь, тварь, – прошипела старуха.
– Они делают уроки.
– А почему они так тихо сидят? Они вообще живы?
– Они делают уроки.
– Ты со своим козлом подбила их добывать ртуть!
На этот раз даже Эльвира отскочила от мощного удара клюкой.
– Они там градусники разбивают и делают склад ртути! – орала бабка. – Они меня травят! Вы все хотите наследство!
Бабка завывала в течение полутора часов. За это время Эльвира ушла на кухню и сварила сосиски, Аркадий с места не стронулся – везде слышимость одинаковая – а вышедший в туалет Стас огреб клюкой по лицу, когда проходил мимо. Было непонятно, что хуже, форма или содержание старухиных воплей. От таких криков в Андах наверняка сходили лавины, и неважно, что источник воплей находился в России.
Старуху пришлось успокаивать. При длительности истерики более полутора часов полагалось успокоение. Лида отбирала палку, что было похоже на восточное единоборство, Эльвира и Аркадий переворачивали бабушку на живот, Стас прижимал ее, чтобы не вырывалась, а Диана связывала ей конечности. В этот раз пришлось вдобавок вдавливать бабкину голову в подушку, а то уж больно громко она верещала. Когда она была ходячей, то вырывалась энергичнее. Повезло, что слегла, хотя бы впятером получалось справиться. Назвать ее овощем в полном смысле слова было сложно, ей больше подходила кличка «бешеный огурец». Диане не давала покоя мысль сдать старуху на органы или продать по дешевке при условии самовывоза для тренировки навыка эвтаназии.
После успокоения можно и спокойно поужинать. Эльвира сварила по две сосиски на каждого члена семьи. Ужин был обязательным совместным мероприятием, не менее ужасным, чем завтрак. Принимать пищу полагалось всем вместе, чтобы никто не пытался голодать и уж тем более не заболел анорексией. Поэтому каждый смотрел буквально в рот другому. Поскольку у сосисок был сильный привкус бумаги, аппетит уходил быстро и далеко. Но есть было нужно во избежание конфликтов. Все в этой семье делалось во избежание конфликтов. И ничего не удавалось.
