– А что с ним было? – в тон ей спросил он.
– Понятия не имею, возможно, обкурился чем-то, на что у него была аллергия. Хотя странно, ни один из нас не аллергик, а такие вещи часто передаются от родителей к детям.
– Ну… у всех на что-то бывает реакция, просто не все еще нашли свой аллерген.
– Что мы все болтаем о нем? – спросила Иоланда. – Зачем он нам? Жил как свинья, умер как придурок. Что он мог знать о разуме?
Микулин с полминуты переваривал сказанное. Переварил наконец. Такой красавец, и такая хлипкая психика, ну, что поделать, никто не идеален. Тени в углах дали понять, что не надо шокировать его впредь.
– Обычно люди так не говорят о своих родственниках, – неуверенно сказал он.
– А это не семья, это мрак. Ты же видел.
– Все равно это как-то нехорошо.
– Ты с ними не жил. Тебе он горло не полосовал.
– Тебе виднее, – сказал он. И это была чистая правда. Конечно, ей виднее, а жизненный опыт не пересказать и не показать.
И день продолжился к их обоюдному удовольствию.
* * *
Лида сидела на памятной перевернутой коробке на чердаке Тайного Дома, неплохо вписываясь в картину бардака и запустения, Катя сделала себе странную конструкцию из всего подряд, и теперь развалилась в ней как в шезлонге, еще и курткой накрылась. Неродные бабушка и дедушка подкармливали ее раз в три дня, чем подправили ее моральный дух. Ситуация с подругой действовала угнетающе, а воспоминание о соучастии еще и удручало. В соревновании на самую убитую совесть непонятно кто победит.
– Понятия не имею, что дальше будет, – мрачно пробормотала Лида. – Еще этот Владимир из головы не выходит. Дианка, черт возьми, к нему в гости ездит!
– Ты хотела его как-то переманить к себе.
– Теперь не уверена.
– Внезапно.
Катя была немного сонной, хотя дома вроде и выспаться дали аж четыре с половиной часа (потом отец начал орать в пьяном сне), но усталость за многие годы давала знать о себе. Ради разговора с Лидой она себя пересилила и открыла один глаз. Потом сконцентрировалась и открыла второй.
– Он ее явно любит, а мне теперь страшно…
– Правильно. Мало тебе многосерийного шоу дома, черт возьми, так не надо устраивать еще одно с отбиванием Микулина у Дианки.
– Не перебивай. Я не хочу ему жизнь портить.
– С каких пор нас волнует мнение объектов?
– Это другое, – махнула рукой Лидия. – Ладно. Все равно не понимаешь.
– Дианка тот еще монстр. Зачем его оставлять ей на растерзание? Ему же хуже. Ты хотя бы любишь его, а она нет. И что ему лучше?
– Что ему лучше? В какую сторону повернуть его биографию? Может, еще монетку бросить?
– На крайняк бросим. Будем знать, в какую сторону двигаться.
Обе замолчали. Патовая ситуация.
– Так именно это и называется любовь? – подала голос Катя, вновь открывая оба глаза одновременно. Вид она приобрела, будто из наркоза выходила. – Ну и фигня, обалдеть… Слушай, я подремлю немного? Что-то развезло сегодня…
– Стаса тоже развезло, к слову сказать.
– Бросай смотреть в стену, вредно для глаз. Там не написано, от чего его развезло.
– Все, дрыхни, я постараюсь не ломать мебель и не проваливаться под землю.
– И не петь, я этого не переживу.
* * *
Тем временем в полиции, куда лично явились Эльвира и Аркадий, не удалось сразу найти того человека, который вел дело о смерти сына. Вдобавок они забыли его фамилию, и это никак не облегчило дело. Ждать его пришлось минут сорок, наконец он пришел. Звали его Валерий Александровский, был он настолько обыкновенным на вид, что ни из какой толпы не выделялся, если не брать в расчет толпы неславянского происхождения. Табаком от него несло за полкилометра. Ползарплаты он точно оставлял в табачных киосках.
Александровский пригласил их в кабинет, Аркадий объяснил цель визита и отдал записку. Следователь покрутил ее в руках, сунул в рот карамельку и с хрустом разгрыз ее. Аркадий с Эльвирой сидели как собачки на выставке: тихо и внимательно ожидали каких-то действий извне.
– Интересные у вас отношения в семье, – пробормотал Александровский. Бедный человек даже не предполагал, насколько интересные, по ним можно материал для пары диссертаций по психиатрии найти.
– Мы это нашли и сразу к вам, – проблеял Аркадий.
– Совершенно верно поступили.
У Александровского была необычная манера даже глаз не поднимать на собеседника.
– А сами что думаете по этому поводу?
– Не знаем. Но Лида не настолько злопамятная, чтобы в такой ситуации… да и что она могла ему подсыпать?
– Факт смерти налицо при полном отсутствии проникающих ранений. Прочие обстоятельства тоже не в пользу естественной смерти. Мы не в концлагере и не на войне, смерть подростка в наше время это редкость.
Александровский закинул в рот вторую карамельку, и длинная сизая челюсть задвигалась.
– Кстати, пришел анализ крови. У вашего сына точно был не сепсис. Первый анализ все показал неверно, хотя на тот момент это уже роли не играло. Это что-то токсическое. Подключаем сейчас спецлабораторию в Москве, но на это понадобится время.
Родители опешили. Эльвира покивала. Она так всегда делала, чтобы сойти за умную, бывало, что получалось.
– То есть версия отравления выходит на первый план, считайте, что она уже подтверждена. И эта бумажка как нельзя пришлась кстати. Я бы хотел поговорить с этой вашей Лидой.
Конечно. Лидка имела все шансы его травануть, и химию любит, и конфликты у них были, и если принять во внимание истинную записку, то все становится на свои места.
– Мы можем привести ее уже сегодня.
– Чем раньше, тем лучше, – кивнул Александровский и добавил, что кто-то из родителей должен присутствовать при допросе. Интуиция подсказала, что скоро дело будет раскрыто, а он был опытным и уравновешенным работником, поэтому редко ошибался. Он разгрыз третью карамельку. – Но сначала я составлю протокол.
И вот тут-то Аркадий узнал, что Эльвира уборщица. Скрывать больше не было смысла, вранье могло выйти боком. Тем более, что в полицейских документах по поводу выбитых зубов уже фигурировала ее настоящая профессия. Ему удалось преодолеть шок в кабинете, в чем помог многолетний опыт, но было видно, что Аркадий переполнен вопросами. На пути домой за Лидой он сначала молчал, а Эльвира делала вид, что все в норме, что давалось ей неплохо.
– Диане будем говорить, что ты уборщица и всем врала тридцать лет?
– Как хочешь.
– А мне почему не говорила?
– Если сказать хоть одному человеку, то это будет знать каждый. И узнала бы мама в любом случае.
