– Идиотизм, – вздохнул Аркадий. – Что еще ты скрываешь? Может, мне что-то еще стоит узнать? Мне стоило больших трудов скрыть в полиции, что я не знаю твоего места работы.
– Да вроде ничего больше, – честно сказала Эльвира, перебирая в памяти всю жизнь. – О, вспомнила.
– Ну? – устало и ничему не удивляясь спросил Аркадий. – У нас под полом склад партизанского оружия или трофеи из Берлина?
– Софья жива, скорее всего. Тот труп на опознании без седины в волосах и без шрама на виске, это была не она.
– Хорошо.
Самый нейтральный ответ на все случаи жизни.
– А Петр?
– Понятия не имею. Был умный парень, и такую глупость сморозил…
Где-то внутри Аркадий ему позавидовал.
– Слушай, может, мы зря с этой запиской? – невовремя задумался Аркадий.
– Мы хотя бы знаем, кто убил маму! За это она должна быть наказана!
Эта мысль грелась где-то внутри Эльвиры, пока не закипела. Ее распирало от злобы, хотя на лице этого не было заметно.
Самое интересное началось дома, когда Лидка только переступила через порог. Родители решили действовать каждый в своем роде, отец едва успел перехватить жену, бегущую в коридор со сковородой в руках. Эльвира выкрикивала невнятные обвинения в каких-то грехах, а Аркадий пытался ее скрутить. Сковорода упала на пол, а Лида немного удивилась, где так накосячила. Наверно, обнаружили пропажу ста граммов печенья для Кати… Нет, стоит начать издалека.
– А что случилось? – обалденно вежливо спросила она.
– Расстройство, – пропыхтел Аркадий, пытаясь удержать жену от нанесения травм дочери, ведь еще не вернулась домашняя медсестра, способная делать перевязки.
– Я уйду ненадолго, – сообщила Лида, перед тем, как сбежать с лестницы.
– Нет! – заорали родители в один голос.
– Я с тобой. Нас хотят допросить в полиции, – сказал Аркадий.
Всего-то? И стоило такую истерику устраивать? Хотя, возможно, родители что-то знают, чего не знает она. Ну-ну. Она тоже кое-что знает. Например, что мама уборщица. Сегодня четверг, она ожидала чего-то неприятного, и вот, пожалуйста, чудом не пришибли дома, еще и на допрос идти. Четверг, однако.
* * *
Судья Архипова за годы работы видела всякое, и дело Лиды Смолиной не стало чем-то выдающимся. У Архиповой были крепкие нервы, и она была известна как грамотный дотошный юрист. История с подменой крови ставила подсудимую в не очень хорошее положение, но Лиду должны были спасти хорошие характеристики из школы, ее возраст, а также то, что преступление было совершено впервые. Что бы такое отмочить в зале суда, чтобы ее уже ничто не спасло? Нападать на судью не вариант, потому что Лида для себя определила, что у нее быстро начался синдром заложника или что-то вроде этого, потому что Архипова в ходе заседаний не показалась ей врагом. Архипова выглядела так, что перед ней удобно и уместно почтительно трепетать: высокая, очень суровая на вид, еще и очки на носу придавали строгости. Но при этом, если вообще не врать, что сделать сложно, то Лиде хотелось броситься на шею судье и разрыдаться. Может, Архипова ее даже по спине погладит. Бесплодные мечтания бесполезны, но выполняют функцию удержания психики на плаву. А если подумать о реальности, то Архипова докапывается до всех аспектов дела, но таким и должен быть настоящий судья. В общем, Лида чувствовала некоторое умиротворение. Все закончилось. Вынесение приговора спасет ей жизнь – а приговор будет обвинительным – можно не сомневаться. Она же сама созналась. Но истинной подоплеки не знал никто. Лида и сама старалась забыть ее.
Лежа ночью перед вынесением приговора в казенном помещении, она слепо таращилась в потолок. Кромешная тьма, как и вся ее жизнь. Может ли приговор стать шансом к чему-то лучшему? Не только может, но и должен. Она больше не будет жить в своем домашнем гадючнике, ей больше не грозит возможность отправиться к Злу и Стасу, она увидит, что, возможно, есть мир и за пределами Комаровска. На глазах выступили слезы то ли счастливой надежды, то ли расслабления после многих лет.
Впервые в жизни она уснула с предвкушением чего-то необычного и интересного. Приятного, можно сказать.
* * *
– Встать, суд идет! – крикнул толстый пристав с двухдневной щетиной. Незачем так орать: в зале только трое оставшихся Смолиных, прокурор, да пара приставов по обе стороны клетки. Оба прячутся в тени: сегодня ярко светит солнце и изредка слышно, как поют птички. Слышно, как тающий снег капает на подоконник. Весна – всегда надежда на новую жизнь… Мир уже выглядел каким-то иным, будто его достали из коробки. Запахи, свежий воздух, яркие цвета. Хорошо!
Архипова, светловолосая, высокая и прямая, с очками на кончике носа, быстро вошла в зал. В ее присутствии хотелось выпрямиться и причесаться. Диана украдкой взглянула на сестру и подмигнула. Лиду передернуло. Подмигивание можно было расценить как попытку поддержки сестры – все же родственники – но только они обе понимали, что это на самом деле.
Вряд ли бывали такие заключенные, которые всеми силами желали оказаться в тюрьме. А, нет, были. Петр Смолин. История повторяется. Традиция такая в семье, кто-нибудь несовершеннолетний и средний среди детей должен с удовольствием сесть за решетку. Стоп, Лидка не средняя, Стас был старше на двадцать шесть минут. Ладно, несущественно, Стаса тоже можно было бы посадить.
Ровный относительно низкий голос Архиповой зачитывал неинтересную часть – то, что было известно. Зачем, когда, почему. Имя Кати Горбатовой не всплыло ни разу – Лида смогла всех убедить, что брала у себя кровь самостоятельно, предварительно обчитавшись медицинским справочником. Так, уже дошли до непонятной болезни Стаса. Единственный момент, который никто не смог объяснить, что именно с ним приключилось. Лида тоже не до конца понимала, хотя и имела предположения, что он отравился какими-то тяжелыми металлами. Свалили все на наркотики, тем более, недавно он попался на их продаже. Сама того не зная, Лида неплохо облегчила себе жизнь той историей с сараем и тетрадкой.
Признать виновной, так… спасибо, ваша честь! Дарья Васильевна, дорогая, у вас есть фанат, и он невероятно рад приговору! Какие еще смягчающие обстоятельства?! За что?! Возраст, обстановка в семье, психологическая травма от смерти бабушки Веры Смолиной. Почему Архипова так странно дернула головой при упоминании бабушки? Неужели они были знакомы? Люди обычно не дергаются до такой степени, что с носа почти слетают очки. Что-то здесь не то. Судье около пятидесяти пяти лет, возможно, меньше, значит, она могла учиться у Зла в школе, немудрено, что она так дергается при ее упоминании. Странно, что не заикается, возможно, для этого пришлось лечиться. Десять процентов тех, кто сталкивался с Верой Смолиной, начинали заикаться, пятнадцать страдали от панических атак, двенадцать получали энурез, остальные начинали спиваться через месяц, прикинула про себя Лида, пока слушала скучную часть приговора. Вот откуда в Комаровске столько алкоголиков…
