До мордобоя, слава Богу, дело не дошло. Дружков жениха выручил, кто бы мог подумать, Федор Толсторюпин – Винни Пух! Вот же проявился природный дар водовоза! Поглазев издалека на наше Мамаево побоище, Федя принял самое простое с точки зрения военной тактики решение: он пошел в другую сторону, попросил у кого-то на время ведро, нашел другую колонку и принес жениху воды.
– У вас товар, у нас – купец! – наступил момент выкупа. Девчонки, девушки, молодухи выстроились у подъезда – одна другой краше, кровь с молоком, упругие бедра и груди, яркие губы!
– Ах, вы сени мои, сени, сени новые мои!
Сени новые, кленовые, решетчатые!
Смуглолицая девушка с прической «каре» – Наталья Варлей да и только! – обнажая белоснежные зубы, заливалась соловьем:
– Я не слушаю отца, а потешу молодца!
Я за то его потешу, что один сын у отца,
Он один сын у отца, уродился в молодца,
Зовут Ванюшкою-пивоварушкою.
Пивовар пиво варит, зелено вино курит,
Зелено вино курит, красных девушек манит:
«Вы пожалуйте, девицы, на поварню на мою!
На моей ли на поварне сладко пиво на ходу,
Сладко пиво на ходу, на холодном на леду!» – красная юбка на черном лаковом ремне подобно японскому зонтику поднялась вверх к талии, обнажив стройные ножки и красные же трусики: певунья закрутилась в такт песне под неописуемый восторг представителей сильного пола!
Илья сунул мне в руки гитару – и я запел для Натальи Варлей «наш ответ Чемберлену» от Юрия Антонова:
– Ты мне в сердце вошла,
Словно счастья вестница!
Я с тобой для себя новый мир открыл.
Но любовь, но любовь – золотая лестница!
Золотая лестница – без перил!
Женская стена дрогнула и нас впустили в подъезд. Теперь надо бросить на поднос денежку, взять с подноса рюмку водки и выпить. Нам дают подняться еще на несколько ступенек. В подъезде – плакаты, шары, цветы. Мы пикируемся песнями и прибаутками. Сашка сильно волнуется, покрылся красными пятнами, они сильно выделяются на его белом лице, оттеняемом черными прямыми волосами с пробором посередине. Почти Пол МакКартни, если бы не грузинский нос с горбинкой. Но Сашка не грузин, у него, как и у Толсторюпина, голубые глаза. К тому же, в отличие от флегматика Феди, Сашка ужасный холерик. Он увидел, что у меня нет никакой наличности, и незаметно сунул в карман моих джинсов горсть мелочи и рублевок. Двигаемся дальше, нет таких преград, которые бы не преодолел советский студент с целой горстью наличности! Не нервничай, Сашок! У меня в запасе тысяча и одна песня. А кончатся они – сочиним на ходу. Я однажды на спор, когда работал в агитбригаде, сочинил за два часа сто частушек и выиграл бутылку коньяка!
На помощь девушкам выскакивают «двое из ларца» – группа десятилетних ребятишек, они козыряют знанием старинного русского фольклора:
– Захотела меня мать
За Ивана отдать, –
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Ивана в саду яма,
Завсегда я буду тамо».
Захотела меня мать
За Степана отдать, –
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Степана три стакана,
Завсегда я буду пьяна».
Захотела меня мать
За Филиппа отдать, –
«Нейду, нейду, маменька,
Нейду, не подумаю:
У Филиппа в саду липа,
Завсегда я буду бита».
…Я опять давлю на современность – «Машину времени» знают и любят везде:
– Зато любой сюда зайдет за пятачок,
Чтоб в пушку затолкать бычок,
А также посетить кафе и винный зал,
А также сняться на фоне морской волны
С подругой, если нет жены,
Одной рукой обняв ее,
Другой обняв штурвал!
Бастион рухнул – Нетленному выводят за белы ручки невесту Катерину… на восьмом месяце беременности!
14.
Вход-выход выделялся среди ночи слабым синеватым свечением и имел расплывчатую форму, близкую к овалу. Я бы его и не заметил, если бы не знал точно, что он существует. Он еле слышно гудел, как лампы неонового света или мечи джедаев. «Мы-ы-ы ту-у-ут!» – гудок тепловоза – и из темноты выполз, сбавляя ход, железнодорожный состав. «Тугук-тугук, тугук-тугук» – выбивалось квадратурой круга на стыках рельс. «Полоз, – усмехнулся я, чтобы скрыть необъяснимую робость, неожиданно возникшую перед этим привычным творением человеческих рук, – сказочный дракон из русских былин».
Дверь в вагон оказалась напротив синеватого свечения и, кажется, была приоткрыта. Мне оставалось лишь пройти сквозь вход-выход и запрыгнуть в тамбур. Что-то тормозило меня, сковывало, я робел все больше и больше. Счет шел на секунды, потом поезд умчится.
«Ну?! – сказал я сам себе. – Слабо?!». Ощущение было, как перед первым прыжком с парашюта, или перед дракой. Под ложечкой подсасывало, я напружинил ноги и…
«Стой, стрелять буду!» – послышалось мне. Конечно, послышалось! «Тра-та-та-та-та!» – застрочил пулемет «Максим». Почему «Максим»? Я никогда не слышал, как стреляет пулемет «Максим». Как стреляет РПК – ручной пулемет Калашникова – слышал, а как «Максим» – нет.
Сначала искры, высеченные пулей из обшивки вагона, а затем неприятные «фьють-фьють-фьють-фьють» над головой заставили вскочить на подножку. Гитара жалостливо запела – лопнула струна, и я ввалился в тамбур, попав в объятья черноволосой проводницы лет тридцати-тридцати пяти. Следуя какому-то тайному звериному инстинкту, я левой ногой захлопнул за собой дверь и повернулся: яркий фонарь выхватывал из темноты зеленые гимнастерки с красными погонами, фуражки с синими околышами и автоматы ППШ с круглыми магазинами. Из дул автоматов вместе с короткими вспышками вылетали пули и застывали в синем свечении. Они висели в воздухе и ни на йоту не продвигались дальше. Эта картина так изумила меня, что я сам застыл с открытым ртом, судорожно глотая воздух, как карась выброшенный на берег.
– Молодой человек! – специально растягивая гласные и сделав шаг назад, сказала сердито проводница. – Не портите, пожалуйста, казенное имущество! Вы всегда так садитесь в поезд?
