Через минуту Шуберту и мне был озвучен конкретный план действий.
35.
Двойники гуляли с размахом! Зарабатывали они неплохо, кочуя из города в город, заезжая иногда в такую Тмутаракань, где и нормального-то Дома культуры не было, а телевизоры – сплошь черно-белые. Там-то группа «ББ» и включала вариант «Б». То есть они выдавали себя за оригиналов, открывая рты под фонограмму. Сама по себе их программа музыкальной пародии проходила и так неплохо, но двойники любили похулиганить, за что иногда бывали биты… Напились мы все до чертиков. Мы с псевдо-Антоновым чуть не подрались из-за Аллы, то есть Анны. Потом я вспомнил, что в одиннадцать меня ждет официантка, и долго отчаливал от компании лицедеев, потому что они сначала уговаривали меня написать такой честный материал об их группе, чтобы об их леваческих подвигах никто не узнал. Потом они раз пять предлагали выпить на «посошок» и я совсем ухрюкался. Возвращался на автопилоте. Как я нашел официантку, куда мы с ней пошли – я уже не помнил. Только раз я очнулся в темном с зашторенным окном купе, почему-то абсолютно голый и в сидячем положении. Ноги мои были раздвинуты, а на коленках передо мной расположилась официантка, тоже почему-то голая. Она что-то вытворяла с моим поникшим мужским достоинством, распущенные волосы приятно щекотали мои бедра. Я попытался ей помочь в нелегком деле призывом «Вставай, проклятьем заклейменный…» Я искренне пытался помочь, и даже подумал: «Хорошая женщина. Хоть и крупноватая. Надо бы познакомиться…» И уснул.
36.
Чтобы нам выйти в нужное время (надо было попасть не только в 1953 год, но в нужный месяц, день, час и определенные минуты), а также в то самое место, где стоял дом или служебное помещение путевого обходчика, пришлось изрядно пропотеть. Иван Григорьевич по знакомству выпросил у младшего сержанта милиции плащ-палатку на несколько часов. Под плащ-палатку он спрятал автомат, предварительно отстегнув диск с патронами, чтобы тот не выпирал и не вызывал подозрительных взглядов. Больше всего мы переживали за рядового МГБ Стопку. Со связанными руками и кляпом во рту он бы привлек гораздо больше праздного внимания к своей персоне, нежели бы автомат ППШ. Шуберт взял проблему на себя.
– Видишь вот эту пушку? – показал он свою трофейную «Беретту» Стопке. – Попробуй пикни, и твои мозги разукрасят этот поезд во все цвета радуги! Понял, зема?
Наша четверка несколько раз выходила и заходила в вагон по команде Бойко. Делали мы это на кратких остановках по таинственной схеме в зеленой тетрадке Ивана Григорьевича. И хотя прошло не более получаса, Бойко шепнул мне, что мы в реальном времени потеряли больше суток. Шуберт вопросов не задавал, считая, что все эти манипуляции для вящей конспирации. А Стопка боялся за свои мозги.
Побеленный дом встретил нас гостеприимно распахнутой дверью. Григорьевич расценил это иначе:
– Вот же суки! – сказал он и стремительно вбежал в помещение. – Точно! Шмон, гады, устроили!
Я вошел вслед за железнодорожником. Эмгэбэшники произвели настоящий погром. По всему полу валялись растрепанные книги, вещи, какие-то инструменты, обрывки газет, тряпки, рассыпанная картошка… Я поднял одну книжку и увидел на обложке: «Александр Грин».
– Я возьму почитать? – спросил я сорок-тысяч-томов-прочитавшего человека.
– До самогонки не добрались, слава богу, – бормотал Григорьевич, отмахнувшись от меня. – И ружьишко, сатрапы, не нашли.
Он убрал половик, который маленькими гвоздиками был прибит по углам к деревянному полу, и открыл подпол. Вытащил оттуда длинный матерчатый сверток и передал мне, затем оттуда достал патронташ, набитый латунными патронами. Я развернул ткань и увидел прекрасно сделанную и инкрустированную горизонтальную двустволку – курковую «тулку».
– Умеешь обращаться? – спросил Бойко.
– С десяти лет, – лаконично ответил я. Переломил ружье и посмотрел на свет в стволы. Вынул из патронташа два патрона и загнал их в ружье.
– Я чистил ее недавно, – сказал Иван Григорьевич. – Ну, все, пошли. Не будем терять время.
Он постоял немного, потом извлек из под плаща-палатки автоматный диск и вставил его в пистолет-пулемет Шпагина, который лежал до сих пор на столе. Григорьевич положил его туда сразу, как вошел. Григорьевич задержал взгляд на столе:
– Мы с тобой допили бутылку самогона?
– По-моему, там оставалось граммов сто.
– Плохо, – констатировал Бойко. – Тот, кто допил самогон…
Я понял. Тот, кто допил самогон, теперь мог видеть портал так же, как мы с Григорьевичем!
Мы вышли. У меня за спиной висело ружье, патронташ я нацепил на пояс, а за него засунул книгу Александра Грина.
– Ну, ты ковбой, зема, – цокнул языком Шуберт. Стопка пренебрежительно посмотрел на двустволку.
– Значит, слушайте сюда, друзья-товарищи, – сказал Иван Григорьевич. – До станции Неведа – десять километров. Часа за полтора дойдем быстрым шагом, если никакой оказии не попадется. Сильно не шуметь, при подходе к станции – разговоры прекратить. На месте сориентируемся, как действовать дальше.
– Есть, товарищ фельдмаршал! – гаркнул сержант автомобильных войск. Стопка недоверчиво покосился в сторону путевого обходчика. Тот снял фуражку, вытер платком выступивший пот на лысине и двинулся в сторону Неведы. Шуберт подтолкнул в спину рядового Стопку стволом «Беретты». Я замкнул колонну. Летняя ночь полностью вступила в свои права. Белый диск Луны выглядел, как запасной магазин к ППШ. Он освещал грунтовую дорогу, опушку леса и железную дорогу, вдоль которой мы пошли к станции…
37.
Первые часы никакие сны меня не посещали. Так бывает часто после обильного возлияния, а нынче это возлияние превысило все мысленные нормы. Но организм, пробыв в полной отключке некоторое время, начал активно сопротивляться алкогольному отравлению, а потому включать мозг. В свою очередь мозг, получая от всех клеток измученного тела сигналы ужаса и дискомфорта, стал рисовать в воображении соответствующие картинки. Немыслимые чудовища и бесформенные существа, раскрашенные всеми цветами ядерных взрывов Хиросимы и Нагасаки, плясали вокруг меня, затягивая в какие-то бездонные, а потому страшные глубины. Сердце бухало учащенно и аритмично. От этого образы становились то гиперболически огромными, то съеживались до микроскопических размеров. Меня затягивало в красно-розово-бурый тоннель с влажными и полупрозрачными стенами, напоминающими кровяные артерии изнутри. Откуда я видел артерии изнутри? Неизбежность, неизведанность, бессилие. Ватные ноги не могли сопротивляться таинственной тяге, всасывающей все мое естество внутрь трубы. Так «тянут душу, вытягивают жилы». Так отдают концы, подумал я, и стал отчаянно сопротивляться.
