«Почему? Наш гениальный ученый Альберт Эйнштейн говорил о Вселенной, что она бесконечна!..»
«Он также говорил, что не сомневается в двух вещах. В бесконечности Вселенной и в бесконечности человеческой глупости. При этом в бесконечности Вселенной он все-таки сомневается».
«Почему материальная Вселенная конечна?»
«Она конечна не в смысле пространства, она конечна в смысле времени. Центробежные силы разбрасывают материю, те же самые галактики, в разные стороны. Со временем разлетится все на атомном уровне. Останется вакуум».
«Не может быть! Есть мнение о том, что Вселенная, наоборот, сжимается до одной точки – Черной дыры. Эта дыра спрессует все в…»
«В вакуум? Черные дыры – это входы из материального мира в нематериальный, в другие измерения. Но сейчас вы не можете этого осознать в силу своей…»
«Врожденной тупости?»
«Неразвитого интеллекта и отставания в познании мира, его разнообразных физик».
«Умеете вы вежливо обзывать дураком!»
«Чувством юмора мы не обладаем».
«А какими-то чувствами вы обладаете?»
«Да. Вами они еще не познаны».
«Зачем тогда вы вышли на контакт со мной, если я существо неразвитое и отсталое в познании физик?»
«Это вы вышли на контакт. Каким образом – нам неясно. Вы находитесь во временном тоннеле, который пронзил вашу планету в двух точках, а затем свернулся в Лист Мебиуса. Это аномальное явление нами еще не изучено, мы пытаемся изменить ситуацию, пока на Земле не начались катаклизмы. Раньше времени. Есть надежда, что человечество успеет развиться до необходимого уровня, найдет способ сохранить память, научится переходить из материального мира в нематериальный и обратно».
«Зачем вы пытаетесь сохранить человечество, какая в этом вам необходимость?»
«Этот вид гуманоидов обладает огромным потенциалом воображения, не свойственным другим видам или свойственным в не столь значительной степени. Ваше воображение непрерывно создает новые и новые миры в нематериальной Вселенной, которые саморазвиваются дальше. В случае гибели человечества источник такой энергии иссякнет, и миры по прошествии времени ликвидируются. Если вы сумеете перейти в нематериальное состояние с багажом всей памяти и воображения – будет гарантия существования нематериальной Вселенной».
«Понятно, – сказал я, – вам надо поменять батарейки!»
И проснулся.
40.
Некоторое время мы опять шли молча. Ждали, когда Иван Григорьевич соберется с мыслями, справится с волнением, которое вызвали воспоминания.
– Плен, друзья-товарищи, – наконец продолжил он, – это не прогулка по бульвару. Чтобы очухался, облили холодной водой – это зимой-то. Стали допрашивать. Отвечаю уклончиво – бьют нещадно. Говорю – рядовой, много знать не положено. Опять бьют. Зачем, мол, в разведку пошел? Я говорю – не в разведку, а за капустой, голодно, мол. А зачем к ним в окопы полез? Зачем обер-лейтенанта захватили? Да так, говорю, по случаю вышло. Опять бьют. Видят, толку мало, решили расстрелять. Но тут один немецкий офицер заметил татуировку матросскую – якорь – на плече у меня. О, говорит, у меня в Берлине знакомая фрау из такой кожи на своей фабрике сумочки и кошельки шьет. Да и череп твой с такой вмятиной (после удара пулеметом) пригодится, подсвечник сделать. Ржут, сволочи. Дали, в общем, отсрочку на тот свет, отправили в Лодзинский лагерь для военнопленных в Польше. По дороге в концлагерь я бежал. Выпрыгнул на полном ходу из поезда, пока охранник рот разевал. Меня не в товарняке везли, а в простом вагоне, как специальную вещь для берлинской фрау. Не думал он, что на полном ходу кто-то прыгнуть вздумает. Ушибся я сильно, но ничего. Страшнее холод и голод оказались. Полгода я по лесам и полям Польши мыкался, все к нашим пробраться пытался или на партизан наткнуться. Кое-где в селах помогали. Одежду какую дадут, хлеба малость. Самим тяжело. Да и боялись сильно немцев. А некоторые поляки вообще на их сторону перешли. Служили верой и правдой. Особенно те, кто поселился в домах расстрелянных евреев. Но потихоньку-помаленьку пробирался я к своим, зиму пережил, весну. Оброс, как дед Мазай, в лохмотьях весь, грязный. Но одна полячка пожалела, выдала сапоги старые и шмат сала. Во праздник! Я это сало сразу не стал есть, распределил на неделю, щепочкой нарезал. Так оно меня и подвело! Схватили меня фрицы, спрашивают кто, откуда? А тут какой-то пан, чтоб ему пусто было, говорит – это мое сало, это он у меня украл. Все, как вора отправили в Германию в лагерь смерти Заксенхаузен (под Берлином).
От смерти меня спасло то, что бывалые заключенные сунули мне по прибытию бирку с номером и именем только что убитого Ивана Олейника. Его охранники запинали ногами до смерти. А мою бирку положили на труп. Так я попал в обычный отряд, а не штрафной, да еще под чужим именем – Иван Олейник. И это спасло мне жизнь. Со временем узнал, что в лагере действует подпольная организация, которая помогает нашим военнопленным. А также узнал, что не прожил бы и двух месяцев. Изнурительная работа, частые побои, недоедание – это одно. Воры-славяне однозначно подвергались уничтожению. При поддержке подпольщиков я смог протянуть до перевода в другой концлагерь. Это случилось уже в 1944-м. Тогда мы и познакомились с летчиком Девятаевым.
– С легендарным Девятаевым? – переспросил я.
– С ним самым. Героем Советского Союза Михаилом Девятаевым, – усмехнулся Иван Григорьевич. – О том, что он – летчик, мы узнали гораздо позже. Его тоже привезли с расстрельными списками из лагеря Новый Кенигсберг. Мы только знали, что узники готовили побег. По ночам подручными средствами – ложками и мисками – они рыли подкоп, на листе железа оттаскивали землю и разбрасывали её под полом барака, который стоял на сваях. Но, когда оставалось несколько метров, подкоп обнаружила охрана. Нашлась гнида, которая донесла, и организаторов побега схватили. После допросов и пыток их приговорили к смерти. Но ему повезло: в санитарном бараке подпольщик-парикмахер, также как и мне, заменил его бирку смертника на бирку штрафника, которого тоже убили охранники. Это был учитель из Дарницы Григорий Степанович Hикитенко. С этой фамилией Девятаев и прожил до самой свободы. Как и я с фамилией Олейника. Обезличка в концлагерях плюс немецкая пунктуальность нам позволяли обходить бесчеловечные порядки. Бирка важнее человека? Получите бирку – номер такой-то мертв, с него взятки гладки…
– Я тоже читал про Девятаева, мы по истории проходили, – вставил Иван Шуберт. – Гвардии старший лейтенант Девятаев в воздушных боях сбил 9 вражеских самолётов…
– Это только в мае-июле 1944 года. В начале войны он тоже немало сбил. Но был ранен, его списали в гражданскую авиацию. Покрышкин помог ему опять стать истребителем. Но в июле 1944 Девятаев был в неравном бою сбит в районе Львова и с тяжелыми ожогами захвачен в плен. В концлагере Заксенхаузен подпольщики пристроили его в группу «топтунов». «Топтуны» разнашивали обувь немецких фирм. 50 километров в день. И это была не самая тяжелая работа.
