В конце октября 1944 года меня, его и еще с десяток наших друзей-товарищей в составе группы из 1500 заключённых отправили в концентрационный лагерь на остров Узедом, где находился секретный полигон Пенемюнде, на котором испытывалось ракетное оружие и, естественно, находился аэродром. Полигон – секретный, для узников был только один выход – через трубу крематория. Я предлагал нашей группе совершить побег на прибрежном катере. Мы даже стали готовиться, но Девятаев-Никитенко вмешался в процесс, он уговаривал нас не делать этого. Далеко, мол, не уйдем. Мы его чуть не пришили, потому что он еще у подпольщиков не пользовался доверием. Каждого очень долго и тщательно проверяли. Но он гнул свою линию, что побег нужно совершать на самолете. А мы ему – где летчика взять? Тут Девятаев и раскрылся, все о себе рассказал. С трудом, но поверили. Особенно я противился. Я – моряк, а он – летчик. У каждого своя правда насчет побега!
К 1945 году у нас организовалась группа из десяти человек, готовая к побегу на самолете. Это были я, Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Hемченко, Федор Адамов, Михаил Емец, Пётр Кутергин, Hиколай Урбанович и Дмитрий Сердюков. Девятаев предлагал набрать еще десять человек, но потом мы от этого отказались, группа из двадцати человек не смогла бы пробраться к самолету. В январе 1945, когда фронт подошёл к Висле, в десятером начали готовить побег. Был разработан план угона самолёта с аэродрома, находившегося рядом с лагерем. Во время уборочных и саперных работ на аэродроме (а там попадались неразорвавшиеся бомбы и фугасы) Девятаев украдкой изучал кабины немецких самолётов. С повреждённых самолётов, валявшихся вокруг аэродрома, по его заданию мы снимали таблички от приборов. В лагере их переводили и изучали. Всем участникам побега Девятаев распределил обязанности: кто должен снять чехол с трубки Пито, кто убирать колодки от колёс шасси, кто снимать струбцины с рулей высоты и поворота, кто подкатывать тележку с аккумуляторами.
Несколько раз назначали дату побега. Но что-то мешало постоянно – погодные условия, усиленная охрана, другие обстоятельства. Однажды, совершенно спонтанно мы чуть не убежали, но в самый последний момент выяснилось, что «юнкерс», на который мы хотели забраться, стоит без шасси на колодках. Дата побега откладывалась и откладывалась. Но в конце концов побег был назначен на 8 февраля 1945 года. Все потому, что Девятаева приговорили к «10 дням жизни». Приговорили не немцы, а уголовники из заключенных, которые активно помогали охранникам, выполняли их поручения по усмирению неугодных узников. «Десять дней жизни» – это ежедневное избиение жертвы в тех местах, где бандитам заблагорассудится. Иногда жертва не доживала до назначенного срока, а если все-таки оставалась в живых, ее убивали на десятый день. Вот Девятаев и попал таким ублюдкам на заметку. Прошло два дня истязаний над ним, и он решился – побег, иначе не выживет.
8 февраля по пути на работу на аэродром наша группа, выбрав момент, убила конвоира. Чтобы немцы ничего не заподозрили, я надел его одежду. Конвоир, правда, из меня худющий получился! Зато так нам удалось проникнуть на стоянку самолётов. Мы выждали, когда немецкие техники отправились на обед, и захватили бомбардировщик He-111H-22. Все сработали четко, правда, забыли про аккумулятор, но и его подтащили на тележке, и Девятаев наконец запустил двигатели и начал выруливать на старт. Чтобы немцы не увидели его полосатую арестантскую одежду, он разделся до пояса. Все равно взлететь незамеченными не удалось – самолет пробежал всю взлетную полосу… и не взлетел. Тогда Девятаев развернулся и опять начал разбег. Тут немцы что-то заподозрили, но еще ни черта не понимали. Но в сторону «Хейнкеля» уже со всех сторон бежали немецкие солдаты. А самолёт опять долго не мог взлететь (Девятаев потом объяснил, что не находил тумблер, который убирает посадочные щитки!). Он крикнул нам, чтобы помогли тянуть штурвал на себя. Мы, что есть силы, тянули. И только в конце полосы «Хейнкель» оторвался от земли и на малой высоте пошёл над морем. На посадку зашел немецкий истребитель, и тут же, получив команду, взлетел обратно. Он некоторое время летел над нами, но не стрелял. Скорее всего, на боевом вылете растратил весь боезапас и ничего не мог сделать. Девятаев успокоился и обнаружил-таки необходимый тумблер, переключил его, самолет набрал нужную высоту. Мы летели, ориентируясь по солнцу. В районе линии фронта обстреляли наши зенитки. И «Хейнкель», который мы угнали, совершил вынужденную посадку на брюхо южнее населённого пункта Голлин в расположении артиллерийской части 61-й армии…
– Здорово! – сказал Иван Шуберт. – Вас, наверное, встретили, как героев, к наградам представили?
– Как бы не так! – горько усмехнулся Бойко. – Особисты не поверили, что заключённые концлагеря могли угнать самолёт. Нас подвергли жёсткой проверке, долгой и унизительной. Затем кого отправили в штрафные батальоны, кого в госпиталь. В ноябре 1945 года Девятаев был уволен в запас. Его не брали на работу. В 1946 году, имея в кармане диплом капитана, с трудом устроился грузчиком в Казанском речном порту. Двенадцать лет ему не доверяли. Он писал письма на имя Сталина, Маленкова, Берии, но всё без толку. Положение изменилось, только в конце 50-х годов. 15 августа 1957 года М.П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза.
– А как твоя судьба сложилась, Иван Григорьевич? – спросил я.
– Я почти дошел до Берлина, но опять был тяжело ранен, полгода находился в беспамятстве. Родным похоронку прислали. Потом долго таскали по кабинетам НКВД. Быть в плену – это измена Родине. Чуть в лагеря не отправили, но по причине частичной амнезии не стали этого делать. Полностью отстали только в 1953 году. Вот откуда у меня такое неприятие «краснопогонников», – Иван Григорьевич покосился на рядового Стопку. Тот поежился от его взгляда. Хотел что-то сказать, но передумал и поник головой.
Впереди замаячили огни электрических лампочек на фонарных столбах. Это была станция Неведа.
– Ша, друзья-товарищи, разговоры прекратить, – скомандовал железнодорожник. – Подходим без звука, шаг убавить.
Мы молча кивнули.
41.
В купе вошла официантка, держа в руке бутылку «Жигулевского». Капельки воды стекали по стеклу, говоря о том, что живительная влага не далее как минуты две назад была извлечена из холодильника.
– Проснулся, засоня! – весело проворковала официантка, нашла под столом встроенную открывашку и ловким движением сняла пробку с бутылки. – Держи гостинец, поправляй здоровье драгоценное, а то вчера совсем никакусенький был!
– Благодарю, – хриплым голосом сказал я и принял дрожащей рукой воистину королевский подарок! Официантка подсела ко мне и провела холодной рукой под простынею по моему обнаженному телу. Все члены моего организма разом воспряли! А несколько глотков пива полностью восстановили жизненные силы! Официантка быстро разделась и юркнула ко мне под простынь.
– У меня есть пятнадцать минут, – шепнула она мне на ухо. Это был сигнал к действию. Хорошо, когда от тебя не требуют многого. Никаких прелюдий, уговаривания и игры полов. Пятнадцать минут, и все! Мы – взрослые люди, случайно встретились и так же расстанемся. Ни любви, ни обязательств, ни долгих прощаний. Организм требует секса. Он его получит. И пятнадцать минут в такой ситуации – большой запас времени. Можно пятилетку досрочно, за четыре года. А пятнадцать минут – за десять!
