– Не, – сказал Черная борода, – гитару не вернем. Самим нужна.
– Пошли, взорвем, – с досадой позвал меня Лысак и двинулся в сторону тамбура.
– Погоди, – потянул меня за рукав Черная борода. – Сядь на минуту.
Лысак посмотрел многозначительно на всех и ушел.
– Паря, будь осторожен с этим… лысым, – зашептал мне на ухо пьяный бородач, от него несло недельным перегаром. – Он тебя нам в карты проиграл.
– Чего? – не понял я.
– Чего-чего! – передразнил Черная борода. – Мочить он тебя будет. Нам-то это на хрен не нужно. А он совсем свихнутый на своих понятиях. Поставил на тебя – и проиграл. Карточный долг, говорит, долг чести. Короче, берегись этого шакала!
У меня пересохло в горле, а сердце бешено забилось в грудной клетке. Несколько секунд я пересиливал накатившийся страх. Драка – это одно. Там все знакомо. А если тебя убивать собираются… не пистолетом же? Откуда у Лысака, как он говорит, волына? Значит, ножом. Что я могу противопоставить ножу? Кулаки? Гм, маловато будет. Бокс – это даже не каратэ и не самбо. Я уже поднялся и шел в направлении тамбура (не хотел показаться трусом перед старателями-бородачами), а мозг мой включился на полную катушку и лихорадочно проворачивал варианты схватки. Дубинку бы мне! Да где ее взять? И тут я вспомнил один английский детектив, где главный герой, отбиваясь от мафии, зашел в бар, разменял фунт стерлингов на мелкие монеты, потом в туалете снял носок, насыпал туда мелочи и получил в результате полукилограммовую биту! Носки у меня есть, а где мелочь взять? Вот подсказка! Напротив туалета, на крышке бачка для мусора стоял в глиняном горшке увядший кактус. Видимо, он долго служил проводнице домашним растением, но срок подошел и кактус стал желтее песка. Землю в горшке можно использовать вместо монет.
В туалете я снял ботинки, затем носки. Надел ботинки на босу ногу. Один носок вставил в другой, потому что у них была повышенная «дырчатость». Чтобы понадежнее было. Пальцами выскреб засохшую землю и плотно утрамбовал ее в сдвоенный носок. Почувствовав необходимый вес, завязал на два узла. Носочно-земляную биту сунул в карман.
– Че, обосрался, баклан? – встретил меня в тамбуре Лысак. Он резко вытащил из кармана «кнопарь» и наставил его на меня. Лезвие мгновенно выскочило из рукояти и заблестело. Лысак слегка присел и кошачьей походкой двинулся в мою сторону. – Сейчас тебе лампадку задуем! Мухой деревянный бушлат напялишь!
Я вытащил свою биту и стал ей размахивать перед Лысаком. Он немного озадаченно на нее посмотрел и слегка отступил. Потом, оскалив по-звериному фиксы, прыгнул в мою сторону:
– Умри ты – сегодня, а я – завтра!
Бита ударила по запястью его руки, в которой был нож. Резкий и сильный удар заставил Лысака выронить «кнопарь». Не дожидаясь следующего хода от урки, я возвратным движением влепил, что было мочи, биту в правое ухо Лысака. Он отлетел к вагонной двери. Я придавил ногой нож и отфутболил его себе за спину. Выпрямившегося Лысака я стал интенсивно обхаживать землей в носке, полкилограмма которой весит столько же, сколько и полкилограмма металла. Лысак закрывался руками и оседал. Мне нисколько его не было жалко, я периодически пинал его ногами, бил битой, бил левой рукой. Этот… падла хотел меня пришить, как какого-нибудь котенка! И рука у него не дрогнула бы! Когда Лысак совсем обмяк, я отбросил биту и схватил его за грудки:
– Ну, что, гад? Сам сойдешь с поезда или тебе помочь?
– Сам, – еле слышно проговорил Лысак, поднимая руки вверх. Он был весь в крови и не сопротивлялся.
Я открыл вагонную дверь (ну почему в поездах так часто оставляют двери открытыми?). Подумал немного и поднял металлическую площадку, прикрывавшую ступени. Так сподручнее будет прыгать, меньше шансов переломать кости.
– Давай, Лысак, не томи! – процедил я сквозь зубы.
Тот попытался дернуться, но получил удар под дых. Поняв, что высадка неизбежна, медленно стал спускаться по ступенькам, пытаясь восстановить дыхание. Он выбрал момент, когда промелькнул столб, и прыгнул, кубарем покатившись по откосу. Я проследил – поднимется или нет? Поднялся и помахал вослед кулаками, что-то крича. Он был уже далеко и слов я не мог расслышать. Но смысл понял однозначно: «я тебя найду и грохну!»
Я опустил площадку, закрыл дверь и вернулся к старателям. Взял со стола полстакана водки и молча его замахнул. Руки мои были испачканы землей и кровью. Они дрожали мелкой дрожью. Старатели внимательно наблюдали за мной, но ничего не говорили. Более-менее было все ясно. И все-таки Черная борода решил уточнить:
– А где лысый?
– Тещу пошел навестить, – буркнул я, – с зонтиком.
– Гы! – удовлетворился ответом Черная борода.
Я не хотел оставаться в компании старателей и ушел в свое купе. Вымыл тщательно руки без мыла. Его всегда нет в плацкартных вагонах! Забрался на вторую полку, подвернув под голову матрас (толсторюпинский пиджак-то пропили!), и предался раздумьям.
Картина избитого Лысака не давала покоя. Я понимал, что кто-то из нас должен был одержать верх. Если бы победил Лысак, то я бы тут уже не размышлял. Выходит, иначе с такими нельзя? Они понимают только язык силы, боли и страха? Но неужели я сам такой? Зверь, с трудом принимающий условности цивилизованного мира? Неужели без мордобития ничего не решить? Вопросы лезли в голову, как после тяжелого ранения Болконского. Он лежал возле многовекового дуба и думал: «Зачем война? Зачем люди убивают друг друга?» Сплошная толстовщина. И вроде бы я был кругом прав, но совесть-иголка колола и колола прямо в сердце: «Зачем ты так поступил?»
В вагоне было непривычно тихо. А я пытался уснуть, хотя время было примерно обеденное. Сон снимает нервное напряжение, восстанавливает силы. Тело просило сна, но мозг не хотел отдыхать. Я слез с полки и пошел курить.
48.
Непривычный звук – гудение мечей Джедаев – сопроводил нас при выходе из портала.
– Иди вдоль железной дороги. Минут через сорок дойдешь до станции Половина, – показал рукой Иван Григорьевич. – Твой поезд будет через час. А там садись в свой вагон и…
– Неужели больше не встретимся? – прервал я железнодорожника. – Я не увижу ни Шуберта, ни Шахерезаду? Тебя не увижу больше никогда? А, Иван Григорьевич? Очень мне понравились разговоры с тобой, особенно под «бойковку».
– Хех, – улыбнулся Бойко, снял фуражку и вытер платком пот с лысины. – Мы с тобой еще обязательно встретимся. Лет через семь. Ты станешь редактором газеты, мы с тобой снова познакомимся.
– Кем угодно, только не редактором! – возразил я. – Люблю вольную жизнь корреспондента. Собирай материал, отписывайся вовремя и получай гонорар к зарплате. А редактор – хозяйственная должность, административная. Забот полон рот. Бумага, типография, деньги, разборки в судах, нагоняи от начальства. Что ты, Григорьевич, не мое это!
