– Ты станешь редактором, – мягко, но настойчиво повторил путевой обходчик. – Будешь писать серию очерков о ветеранах Великой Отечественной войны. Так мы с тобой познакомимся во второй раз – ты будешь писать обо мне очерк. И возобновятся наши с тобой разговоры за бутылочкой «бойковки».
– А как на моем личном фронте? – переменил я тему.
– Оглянуться не успеешь, как женишься! – засмеялся Иван Григорьевич. – Детишек двое у тебя будет: мальчик и девочка. Хочешь скажу, как ты их назовешь?
– Не надо! – поднял я ладонь в протесте. – Оставь это на мое усмотрение. Не внушай ничего. Сам назову, сам! Да и сомневаюсь я на счет скорой женитьбы…
– Опять скажешь – не твое это? – рассмеялся Иван Григорьевич.
– Ага! – я тоже рассмеялся. – Мне бы погулять еще. С такими вот, как Шахерезада! Ты, кстати, объясни ей все, от меня привет передай и извинения. Ну, и вытащи ее оттуда, с этого Листа Мебиуса.
– Сначала с сыном разберусь, говорил же, – поворчал Бойко. – Потом вытащу. И Шуберта, и красавицу твою. А всех пассажиров – помощь понадобится. Возможно – твоя. Лет через семь.
– Григорьевич, ну ты, вообще, как Нострадамус заговорил. А еще материалист, член партии.
– Так я тебе не о будущем рассказываю, а о прошлом. Какие же это предсказания? – невинно удивился Бойко.
– Ладно, Григорьевич, не перегружай мой мозг. И так голова кругом идет. Переварить все надо, привыкнуть.
– Вот-вот. А ты хочешь целый железнодорожный состав из аномалии вытащить, – сказал Иван Григорьевич. – Люди не смогут смириться с мыслью, что они бесцельно мчатся по Листу Мебиуса вне времени и пространства. Надо же будет сломать привычный образ жизни. От этого можно сойти с ума. «Выходите, гражданин, вы свою остановку проехали. Вы, гражданин, опоздали на несколько лет, придется жизнь заново начинать!» А ты представь себе какого-нибудь молодожена, который мчится на поезде к своей любимой. Сходит он с поезда, а у него сын уже в ясли ходит. Как так? Жена беременна была всего на третьем месяце?
– М-да, не все так просто, – согласился я. – Огромная разъяснительная работа нужна.
– И я о том же! – железнодорожник похлопал меня по плечу и пожал руку. – Бывай, Олег! Свидимся еще, обещаю!
– Буду рад, Григорьевич! – растрогался я. – Интересный ты человек!
Бойко исчез в гудении аномального входа-выхода. Я, опасаясь опоздать на реальный поезд, быстрым шагом последовал к станции Половина. Три километра я преодолел за полчаса и остаток времени провел в зале ожидания, рассматривая ожидающих и провожающих. В селе Половина мы гуляли свадьбу моей сестры. Здесь жили родственники ее мужа – отец, мать, брат, сестра… Свадьба была шикарной, не такой масштабной, как у Сашки Нетленного, зато девушек было очень много! Весь курс института, на котором училась сестра. Плюс местные девушки! А я – один парень на деревне. Мужики на свадьбе были, в основном, в возрасте. А я – молодой да еще с гитарой! Ух, какая это была игра плоти! Может, увижу знакомые лица? Зайти в гости, я, разумеется, и не планировал.
Вскоре объявили прибытие поезда «Москва–Чита».
49.
В тамбуре оказалось много курящих, и я пристроился к окну напротив туалета. Здесь уже пускал дым тонкой струйкой средних лет мужчина в темно-сером костюме, в белой рубашке и темно-сером галстуке (это летом-то!). Он посмотрел на меня слегка брезгливо темно-серыми глазами. Глаза были пустыми-пустыми! Не человек, а функция!
– Можно спросить? – вежливо, но подчеркнуто сухо обратилась ко мне функция.
– Валяйте! – не очень вежливо ответил я, так как мне уже все не очень нравилось!
– Когда вы перестанете вести такой образ жизни? – спросила функция.
– Какой такой образ? – я был несколько обескуражен.
– Вы пьете, деретесь, хулиганите, орете песни, мешая окружающим, ведете непотребные разговоры, терроризируете весь вагон!
Я стал краснеть, потирая небритую щетину на щеке.
– Как я понял из разговоров с вашим… э… дружком, вы недавно освободились из мест не столь отдаленных. И вместо того, чтобы начать правильный образ жизни, действительно встать на истинный путь исправления, подумать о нормальной профессии, получить новые знания, то есть выучиться на кого-нибудь, на слесаря, например (хорошая профессия!), вы продолжаете идти скользкой дорожкой уголовного элемента!
У меня аж дух захватило! Вот чешет, вот заливает! Пропагандист и агитатор, сказал бы Платов, эрудит, тудыт, твою, растудыт!
– Посмотрите на себя! – вдохновлено продолжал, ободренный моим молчанием, человек в темно-сером костюме. – Небриты, неопрятны, не причесаны, руки трясутся, ногти не стрижены, круги под глазами, лицо от пьянства опухшее, от вас разит перегаром! Разве вы можете быть полноценным членом общества? Подумайте об этом! Профессия вам необходима как воздух. Рабочий класс примет вас в свои ряды и сумеет воспитать в духе…
– Есть у меня профессия, – прервал я словесный поток.
– Позвольте поинтересоваться, – с ехидцей сказала темно-серая функция. – Это, как у вас там – у уголовников: карманник или медвежатник?
– Журналист! – я увидел недоверие в глазах собеседника и вытащил на свет Божий студенческий билет. – Учусь я в университете на факультете журналистики.
Функция остолбенела. Он никак не мог соединить один образ с другим. У него в мозгу замкнули какие-то цепи, логические связи нарушились, весь мир полетел в тартарары! Я думал, что он, как киборг, сделанный из легковоспламеняющегося материала, расплавится у меня на глазах, превратившись в кучку неаппетитной массы. Но он только возмущенно всплеснул руками:
– Ну, если у нас такие журналисты, то я – умываю руки! – темно-серый человек демонстративно развернулся ко мне спиной и вошел в туалет. Дверь захлопнулась, защелка повернулась на позицию: «занято».
«Мочой, что ли, пошел умывать руки? Сволочь!» – подумал я, но вслух сказал:
– Вы всегда в жару так одеваетесь?
В ответ была нажата педаль слива воды. Вода забурлила в унитазе.
«Тещу с зонтиком навещает!» – поставил я диагноз.
Нелицеприятный для меня разговор не прошел даром. Я понял, что действительно необходимо привести в порядок свою внешность. Но туалет был занят воинствующим моралистом. Есть еще один туалет, которым пользуются проводницы. Может, он открыт?
– Подъезжаем к станции Половина, – сказала линкорообразная проводница. И почему она всегда поворачивается ко мне кормой? Ей так сильно осточертели пассажиры? Или она любит демонстрировать единственное свое достоинство?
– Почему станция Половиной называется? – мне что-то объясняли раньше, но я забыл.
