— Во имя Господа нашего, — тонкие руки заносят меч.
Голос кажется знакомым, но я едва его различаю из-за детского плача.
— Да упокоится твоя душа с миром.
Взмах! И звон металла бьет по ушам. Я чувствую боль — она заполняет сознание и не дает дышать. И вижу кровь… много крови! Ей залит весь алтарь!
От ужаса холодеет в груди. С тихим вскриком я отдергиваю руку, да так резко, что Лэм едва не падает в обратно в воду.
— Издеваешься? — взвизгивает она под новый взрыв хохота.
— Прости, — вскочив, я испуганно отшатываюсь и кричу остальным: — Кажется, здесь кого-то убили. Немедленно выбирайтесь! Нельзя оставаться в воде!
— Тебе тоже было видение с кровью? — Ферцана подплывает ближе и успокаивающе гладит меня по лодыжке. — Поэтому храм и забросили — в нем слишком много боли. Когда-то здесь плакала демонесса над умершим младенцем. Молилась и проклинала. Горе ее было настолько велико, что вековые своды пошатнулись и ушли под землю.
Поежившись, я с опаской касаюсь водной глади. Ничего. Ни стонов, ни крови, лишь тихое журчание ручейков, струящихся из потрескавшихся стен. Как же объяснить то, что привиделось?
— Ты привыкнешь, — Лэм усаживается рядом. — На небесах и в аду много необычного, но теперь это наш мир.
Обреченно вздохнув, я смотрю на нее, и пока близнецы с Айри продолжают купание, задаю наболевший вопрос:
— Ты совсем не скучаешь по родителям? И не хочешь… их навестить?
Я бы отдала многое, чтобы увидеть отца, Тимми и Андреа. Хотя бы издалека, всего на несколько минут.
— Зачем? — искренне удивляется Лэм. — Я и так знаю, что они скорбят.
— Но ведь…
Она не дает мне закончить:
— Хватит думать о прошлом! Мирские дела остались на земле. Чем быстрее это примешь, тем быстрее адаптируешься.
— Как ты, не раздумывая, примкнуть к силам ада? — взвиваюсь я.
— Я не могу выбрать сторону света, — натянуто улыбается Лэм, и я впервые слышу горечь в ее голосе. — Перед смертью я продала душу, и обязана пойти по пути того, кому она принадлежит.
— Только потому, что так было всегда, ты считаешь себя вправе унижать других?
— Я демон, а демоны презирают слабость, — Люцифер подается вперед, и я вжимаюсь в стену. Он усмехается: — И указывают низшим их место, когда те зазнаются.
Я чувствую обжигающее дыхание на своей коже и пытаюсь унять дрожь. Лоб покрывается испариной. Даже на пути в ад, когда мы с Лэм летели сквозь пламя лимба, меня так не трясло.
— Так на земле ты всего лишь доказывал самому себе, что я — обычная смертная? Поэтому сделал меня своей игрушкой?
— Ты не возражала, — язвительно шепчет он, почти касаясь виска губами.
— Потому что не могла, а не потому что хотела! — я силюсь оттолкнуть, но как только ладонь ложится на его разгоряченное плечо, меня словно парализует.
В голове яркой каруселью мелькают воспоминания о случившемся в комментаторской будке. Боже, нет! Я не хочу проходить через это снова!
— Ты и сейчас не против, — Люцифер раскрывает крылья, чтобы нас не увидели из глубины коридора.
Я готова поспорить, но он легко целует меня в шею, и возмущенный возглас превращается в сдавленный выдох — Люцифер манипулирует реакцией тела еще профессиональнее, чем сознанием.
— Не смей, — жалобно бормочу я, и это — полная капитуляция.
Господи, помоги. Я в аду. И руки Люцифера на моих бедрах. Я наклоняю голову, чтобы отдалиться хоть на дюйм, но он прижимается еще сильнее. Нужно что-то сделать... как-то остановить это безумие!
— Нас увидят! — шепчу я.
— Тебя тоже заводит страх быть пойманными? — Люцифер раздвигает мои ноги, проталкивая между ними колено, а я даже не пытаюсь их стиснуть. — Не будем разочаровывать зрителей.
— Не надо... — умоляет разум.
А тело живет своей жизнью. Сгорая от стыда, я чувствую, как руки против воли скользят по его плечам и смыкаются в прочный замок за шеей. Обжигая дыханием, Люцифер приоткрывает мои губы и рывком приподнимает за бедра. Крылья царапает адская фреска, но я не перестаю отвечать на поцелуй. Все не так, как раньше, когда я была смертной. Ощущения обострились. Стали ярче. Насыщеннее. Горячей.
— Откуда такая страсть к монашеским нарядам? — быстрым движением Люцифер расстегивает крючки лифа под туникой и сжимает обнажившуюся грудь. — Из тебя не выйдет праведницы. Я вижу твои порочные помыслы.
Я стискиваю зубы, сдерживая новый стон:
— Ты парализуешь волю, потому что знаешь — иначе будешь отвергнут.
— Заключим пари? — хмыкает он, пропустив вмиг затвердевший сосок между пальцами. — Даже если я отведу дурманящие чары, ты все равно окажешься в моей постели.
От дразнящего прикосновения волоски на шее становятся дыбом, но я продолжаю упорствовать.
— А если нет — ты оставишь меня в покое. Навсегда, — даже умирая от желания, я не признаю поражения. — Готов поспорить?
Я не умею блефовать и не надеюсь на победу, но Люцифер неожиданно отстраняется. Потемневшие глаза возвращают привычный красный цвет, а мое сознание проясняется. С пылающими щеками я одергиваю смятую одежду.
— Одна земная неделя, и ты придешь сама, — насмешливо шепчет Люцифер, обводя мои припухшие губы пальцем. — Не называя цену.
Высокомерный гад все-таки напомнил о неудачной подработке в закусочной.
— И не надейся, — толкнув его в грудь, я убегаю прочь.
Хвала Создателю, нас никто не видел. Я бы никогда не смогла доказать, что все происходит не по моей воле. Теперь же остается переждать неделю, и нападки закончатся.
[1] Полуостров в Центральной Америке, часть которого занимают мексиканские штаты. Именно здесь находится наибольшее количество сенотов — затопленных подземных пещер с частично обрушившимся сводами.
Очередной запрет
На крыше замка тихо. С края, где я сижу, виден внутренний двор и несколько беседок в саду, и сейчас они пустуют. До крылатых гонок остается неделя, поэтому большинство ангелов и демонов посвящают свободное время тренировкам. Было бы неплохо тоже размяться, но я по-прежнему изучаю книги с перечнем небесных судов и казней в ущерб физической подготовке. К тому же, всегда есть риск, что на летной площадке может оказаться Люцифер. Не хотелось бы сталкиваться с ним в ближайшие пять дней, пока не истек срок нашего пари.
За спиной слышится шорох — кажется, мое убежище обнаружили. Отложив увесистый том, я оборачиваюсь и замечаю Теониса.
— Не знал, что здесь кто-то есть, — виновато улыбается он.
