— То есть сегодня ты «спрятался» намеренно?
Он снова смеется, и снова искренне:
— Мне это ни к чему. Для определения сущности нужны тренировки, а у тебя пока мало опыта. Ты не смогла бы меня увидеть, даже если бы очень постаралась.
Час от часу не легче! Почему же тогда я разглядела Люцифера и Айри? Да еще и будучи смертной.
— Хочешь сказать, среди необращенных нет талантливых? — с вызовом бросаю я.
Теонис за секунду распознает взвинченное настроение и, утешая, гладит по плечу:
— Со временем ты научишься видеть всех.
А я по-прежнему не понимаю своих избирательных способностей.
— А мы можем попасть в наши собственные тела? — не отстаю я, вспомнив о появлении Глории в отеле. — Те, которые были до смерти?
Когда она предупреждала об опасности, я не увидела чужой сущности. Не потому ли, что приходила сама Глория? Если Теонис подтвердит догадку, я не отстану от подруги, пока та не расскажет, кто ее направил.
— Исключено, — он на удивление категоричен. — Это противоречит догме о самовоскрешении.
— Теонис! — оклик от двери заставляет нас отпрянуть друг от друга.
Голос Данталиона холоден как заледеневший металл. Неужели он злится из-за моих расспросов? Но ведь это не запрещено правилами. Необращенные могут общаться с ангелами даже при наличии наставника-демона.
— Мне пора, — с виноватой улыбкой Теонис спешит к Данталиону.
Тот задерживает на мне колючий взгляд, и я инстинктивно съеживаюсь. Он не просто смотрит — оценивает, проверяет, прощупывает. Словно залезает под кожу. О, Господи! А вдруг он пробирается в сознание, потому что догадался, кто подслушивал их с Люцифером?
Весь вечер мысли о подозрительном сумраке заставляют меня нарезать круги над внутренним двориком в ожидании Люцифера. Сама не знаю, на что надеюсь, но продолжаю упрямо пикировать с крыши и взмывать к облакам. Я теряюсь в предположениях. На небесных гонках Люцифер был удивлен, когда заметил дымку. Потом разозлился, увидев, что я оказалась под трибунами. А сегодня улетел без малейшего опасения, да еще и заставил сумрак подчиниться! Что за неведомая стихия его преследует?
К тому времени, как он возвращается, я придумываю с десяток способов начать беседу, но не успеваю ни с одним — Люцифер приземляется слишком далеко, в глубине сада. Чертыхнувшись, я несусь за ним. Мне нечего скрывать, но какое-то шестое чувство заставляет замедлить бег, пригнуться за цветущими кустарниками и не цепляться крыльями за торчащие ветки. Я даже стягиваю туфли, чтобы красться как можно тише. Воображение дорисовывает чудовищ за каждым деревом, а плечи заметно потряхивает то ли от испуга, то ли от предчувствия.
Впереди уже виден знакомый силуэт — быстрым шагом Люцифер пересекает поляну, за которой начинается река. Я порываюсь его окликнуть, но осекаюсь, заметив движение. Из тени статуи выступает Данталион, бесшумно и безмолвно, подобно призраку, и преграждает Люциферу путь.
— Ты должен быть осторожнее, — упрекает он.
Затаив дыхание, я пячусь к ближайшей беседке.
— Давно вы знаете? — не скрывая раздражения, Люцифер скрещивает руки на груди: — Конечно да, вы ведь всегда были на ее стороне. И только поэтому столько лет преданы отцу.
От изумления у меня приоткрывается рот. Предан Сатане? Но Визарий почему-то доверяет Данталиону! Неужели до сих пор не распознал ложь? Или в иллюзиях пребывает хозяин ада?
— Или делали вид, что преданы, — подтверждает мои подозрения Люцифер.
Он стискивает кулаки, и в ладонях появляется и затухает пламя.
— Держи эмоции под контролем, — осаживает Данталион.
— Иначе шавка сменит хозяина? — алые глаза загораются гневом. — Ну же, бегите к Визарию и расскажите ему все!
— Не провоцируй меня. А если хочешь объяснений — отправляйся к Сатане.
Так Сатана знает? Меня распирает от вопросов. Кому же Данталион лжет на самом деле? И кто та таинственная «она», о которой столько разговоров?
— Вернись в свою комнату, Люцифер. И веди себя тихо. Это не твоя война.
Их взгляды — один ненавидящий, а второй обманчиво спокойный — нагревают воздух. Я жду, что Люцифер сорвется, но он резко разворачивается и уходит к замку. Следом в тени статуи исчезает Данталион, а я еще с четверть часа боюсь пошевелиться.
Я услышала слишком много, чтобы меня оставили в академии. А, возможно, и в живых.
Я продолжаю смотреть Теонису вслед, когда за спиной раздается знакомая издевка:
— Наобжималась?
Облокотившись о позолоченные перила, Люцифер топит меня в кровавом мареве глаз. Пытается утопить, потому что я не реагирую на вызов, как ожидается, а вместо оправданий сбегаю к нему и хватаю за руку. Сейчас или никогда! Мне надоели вечные недомолвки.
— Нужно поговорить, — я распахиваю крылья.
От удивления, а может из любопытства, Люцифер не противится и взлетает следом.
Как две стрелы мы проносимся мимо окон. При полном штиле наш маневр идеален, а поворот крыльев и вовсе выходит синхронным, но я не могу думать о таких пустяках. И едва подошвы касаются черепицы, принимаюсь закидывать Люцифера вопросами:
— Какой ты видишь меня на заданиях? Как сущность или как временное тело?
Он долго смотрит в сторону реки, где развлекаются демоны — пикируют к самой воде, раздразнивают сирен и поднимаются на безопасную высоту — и, наконец, равнодушно выдает:
— Ты придумала самый нелепый повод, чтобы потискаться без свидетелей. Могла бы просто сказать, что святоша тебя не впечатлил.
Притворное безразличие не в силах скрыть усталость. В последнее время Люцифер задирает меня все реже, а язвительные шутки не так болезненны, как раньше. Он выглядит измотанным, словно его утомили тайны, но гордый нрав не позволяет это признать.
— Я не увидела сущность Теониса, — настаиваю я. — Без чар покрова!
Люцифер и бровью не ведет:
— Ты слаба.
Тон слишком самонадеян, но я знаю, как сбить эту спесь.
— Тебя-то я вижу! И сейчас, и когда была смертной...
Встрепенувшись, он зажимает мне рот:
— Я же говорил, что у стен есть уши! Неужели так сложно запомнить?
Люцифер хмурится, но я тоже на взводе, и раздраженно отбиваю его ладонь.
— Тогда покажи, где безопасно!
В красных глазах вспыхивает озорной огонек — вызов принят — а ехидная улыбка обещает, что я еще об этом пожалею.
— Тебе не понравится.
Что он задумал? Пытается заманить к себе?
— Я подпишусь на что угодно, кроме твоей спальни, — кривлюсь я в ответ.
