Нацепив улыбку и чокнувшись с кем-то бокалом, я осторожно пробираюсь к выходу. Не стоило сюда приходить. Но самое обидное, что мне не миновать Люцифера — его столик почти у двери. Предвкушая ехидный смех Инферны, я проскальзываю к лестнице, спешно поднимаюсь по ступеням и выбегаю из «Чертога».
— Что случилось? — горячая ладонь стискивает запястье, едва я оказываюсь в коридоре.
И когда только Люцифер успел меня догнать?
— Ничего, — я все еще боюсь встретиться с ним взглядом. — Это не так срочно, как твой рогатый «досуг».
— Ладно, сам выясню, — взяв за подбородок, он разворачивает мое лицо к себе.
— Нет! — вырываюсь я и принимаюсь тараторить, пока Люцифер не залез в мои мысли. Лучше поделиться подозрениями, чем показать ревность. — Ты был прав, необращенных уговаривают. Сегодня появилась новенькая, и она уже готова принять сторону небес.
Я сбивчиво рассказываю о Кэсси, а потом перехожу на шепот.
— Но это не самое страшное. Ее смерть подстроили, как и мою. Наверняка и Глории тоже.
— К чему ты клонишь?
— Юстиана сказала, что Кэсси станет ангелом. Она уверена в этом. Словно кто-то… специально подбирает кандидатуры для небес! Ведь если бы не расписка, Глория стала бы светлой, — я испуганно прикрываю рот, наконец, разгадав план хозяина ада. — Так вот зачем ты…
Если Юстиана знала о грядущих смертях, значит и Сатана был в курсе. И подстраховался — уничтожил истинное призвание Глории, но отвоевал себе лишнего демона.
— Твой отец… украл у нее выбор. И отомстил за пополнения в рядах ангелов!
Обхватив виски ладонями, я в панике отступаю назад:
— Поэтому он и меня готов признать, понимая, что я тоже светлая. А Ромуил предложил сменить сторону, чтобы его позлить. Хотя и считает меня слабой.
— Ты не слабая!
Это первая похвала от Люцифера, но я ее не замечаю.
— Вы играете нами, как пешками!
— Успокойся.
Он пытается меня удержать, но я отталкиваю руку:
— Не подходи! И скажи своему отцу, что он может сворачивать мне шею, потому что я никогда не приму сторону ада!
[1] Гарда — часть клинкового оружия, служащая для защиты руки от удара оружием противника и от соскальзывания кисти на собственный клинок.
[2] Навершие — часть рукояти, противоположная клинку. Может использоваться для изменения баланса изделия и применяться в качестве дополнительного ударного инструмента.
[3] Leve fit, quod bene fertur onus (лат). — Груз становится легким, когда несешь его с покорностью.
[4] Levius fit patientia quidquid colrigere est nefas (лат). — Что нельзя изменить, то можно облегчить терпением.
Проблема доверия
В обеденный зал я вхожу одной из последних и машинально высматриваю за столами Люцифера, чтобы держаться подальше. Не обнаружив, вздыхаю с облегчением — повезло. Сегодня можно сесть, где угодно.
— Привет, — я плюхаюсь на лавку возле Фариэля, который без энтузиазма перемешивает в тарелке овощной салат.
Причина его апатии за столиком напротив — с довольной улыбкой Сиина кормит Зепара кусочками мяса со шпажки и задорно смеется, когда тот шутливо прикусывает ей палец.
Ферцана уже на занятиях, и без поддержки сестры Фариэль оказывается не готов держать удар.
— Давай уйдем, если хочешь, — предлагаю я.
Он качает головой:
— Я не хочу бежать от своих страхов. К тому же мы оба знаем, с кем Зепар проводит ночи.
Слабое утешение. Люцифер тоже спал со мной, но…
Нет! Я вовремя одергиваю себя. Нельзя уподобляться Фариэлю и страдать из-за мнимых отношений. Да это и не отношения вовсе. Мы слишком разные, чтобы близость стала большим, чем просто секс. А раз так, нечего о них думать.
Подвинув корзинку с хлебом, я делаю сэндвич. Пока руки орудуют серебряным ножом, размазывая масло, глаза продолжают следить за входом. Люцифер так и не появляется, и я невольно расслабляю плечи. Оно и к лучшему. Я не готова к встрече с ним.
Доев завтрак, я отодвигаю тарелку. Зачем нам пародия на быт смертных? Ведь мы можем согреть себя силой мысли, а, значит, и накормить тоже. Высшие существа не умирают от голода. Неужели все дело в традиции «преломлять хлеб»[1]? В галерее я видела мозаику, на которой ангелы и демоны разделяют трапезу после смутных времен. Возможно, поэтому мы едим вместе — ангелы, демоны и необращенные. Не из-за жизненной необходимости, а в знак единства и Гармонии.
В спальню я возвращаюсь с тяжелыми мыслями, но уже с порога о них забываю, увидев возле своей кровати Ромуила. С невозмутимым лицом он роется под подушкой, а чуть дальше, у шкафа стоит Данталион и пристально изучает содержимое полок.
— Что здесь происходит… — с раздражением начинаю я.
— Вы еще в трусах у меня посмотрите! — бушует Айри, кружа по комнате в одной сорочке.
Прикрыться она, естественно, не удосуживается, поэтому под прозрачной тканью заметно все — и кружевной треугольник стрингов, и торчащие соски.
— Если возникнет необходимость — посмотрю, — рявкает Данталион, нависая над ней.
Айри с вызовом смотрит в ответ.
— Зачем устроили обыск? — Лэм всплескивает руками, когда содержимое ее косметички высыпают на пол. — Нас в чем-то подозревают?
— Если есть вопросы или жалобы — обращайтесь к директору, — кривится Ромуил, отбрасывая ногой бутылочку с ароматическим маслом. — Это его распоряжение.
С каждой минутой хаос усиливается. Свитки с домашними заданиями, одежда, мои блокноты для рисования — все летит в одну кучу, мнется, ломается, крошится, как ненужный хлам.
— Шкаф перетрясли, куда теперь залезете? — продолжает дерзить Айри.
— Хороший вопрос, — Данталион хватает ее за подбородок, поддавшись на провокацию. — Раз уж ты не против…
Он не дает Айри пошевелиться и долго вглядывается в почерневшие от гнева глаза, читая мысли.
— Потянуло на горяченькое? — она подается вперед, демонстрируя, что не боится. — Тогда наслаждайтесь!
Данталион выше на целую голову и может свернуть шею одним движением руки, но Айри выдерживает взгляд, не вздрогнув и не моргнув. Отчаянная, безбашенная, наглая — с таким характером проще простого нарваться на неприятности, но ей как всегда везет.
— Понравилось? — с ехидной улыбкой интересуется она, когда Данталион разжимает пальцы и отворачивается.
На миг мне кажется, что на его щеках вспыхивает румянец, но в ту же секунду лицо становится непроницаемым.
— Она не разбивала фреску, — бесстрастно выдает он.
— Какую фреску? — ахает Лэм. — И что вы хотите найти в наших вещах?
