— Только если получат три души, — Луциана игнорирует услужливость.
Так вот, как ей удалось сбежать! Луциана пообещала чужие жизни взамен своей.
— И если нет…
— Я знаю, что ты здесь! — суровый голос Ромуила не дает ей продолжить.
В разломе крыши мелькает крылатая тень.
— Первая душа, — улыбка Луцианы похожа на оскал хищника. Повернувшись в нашу сторону, она ядовито цедит сквозь зубы: — А ангелочка-то любят сильнее, чем необращенную шваль.
Я пропускаю оскорбления мимо ушей и ободряюще сжимаю руку Теониса. Он нервничает — я чувствую, как дрожат его пальцы.
— Зачем ей мой отец?
Хороший вопрос. Луциана полна решимости отомстить, но Ромуил вряд ли имеет отношение к смерти Саата. В видениях из храма я не могла рассмотреть лицо убийцы, но его рост и телосложение запомнила — тщедушная фигура ничем не походила на Ромуила.
Не отводя взгляда от обвалившегося потолка, Луциана достает из-за пояса знакомый кинжал:
— Наконец ты за все ответишь.
Ромуил влетает внутрь и, опустившись рядом с нами, складывает крылья — даже не пытаясь обороняться!
Где же помощь? Неужели он пришел один? Не побоялся, в отличие от моей матери.
— Мы оба знаем, что у меня не было выбора, Луциана.
— Ты позволил им забрать моего сына! — рычащее эхо взлетает под своды храма.
Так вот, за что она его винит. Туман над грехами прошлого рассеивается, но лишь на мгновение. Тяжелый вздох Ромуила снова все запутывает:
— Он был и моим.
[1] Раньше «алтарем» называли верхнюю часть жертвенника, на которой происходило жертвоприношение. Теперь это название относят к части храма.
Кровные узы
Мне страшно пошевелиться. Кажется, даже вдох сделает происходящее реальным, а я не хочу верить в то, что вижу. И не могу смотреть на Теониса — судя по дрожащим плечам, его неслабо лихорадит. Не каждый день узнаешь, что твой отец не просто нарушил запрет Близости, но и стал одной из причин гибели невинной души. И неважно, какой сущности она принадлежала.
Нездоровую улыбку Луцианы легко спутать со счастливой, если бы не глаза, почерневшие от гнева. Разъярена и довольна одновременно — пугающая эмоция, как и она сама. Боль сделала ее безумной и заставляет топить в себе всех без разбора.
Вытерев со лба багровые брызги, Луциана направляет окровавленный кинжал на меня:
— Если твоя сука-мать не появится, я отдам гарпиям тебя.
— Не поздновато ты его признал?
Ромуил игнорирует издевку, а я зажимаю рот кончиками пальцев. Разве такое возможно? Лэм говорила, что ребенок не появится от простого вожделения — решение продолжить род должно быть обоюдным. Значит, и Ромуил этого желал. Неужели он любил Луциану?
— Ты меня не убьешь, — в самоуверенном голосе слышатся звенящие нотки. Что это — эхо угасшего чувства? Или страх? — Гарпии признались о сделке. Ты обещала им три души, но в седьмом круге место убийцам, а я не виноват в смерти Саата.
С губ Луцианы срывается нервный смешок.
— Туда же попадают самоубийцы, — невозмутимо продолжает Ромуил. — Поэтому единственный способ отправить меня в ад — заставить нарушить заповедь.
— Чего ты, конечно, не сделаешь, — язвит Луциана, поигрывая кинжалом. — Даже если я проткну сердце твоему ангельскому сыночку.
— Не вмешивай Тео! — срывается Ромуил. — Хватит мстить за чувство, которого не было.
— Ребенок не возьмется из ниоткуда, — ее переполняет желчь, но с доводами не поспоришь. — Так что если ты до сих пор считаешь нашу связь случайной…
— Ты пришла ко мне под мороком! С лицом Джудит…
— И архангел не почувствовал подмену? — с легкостью отбивает Луциана.
В горле сворачивается колючий ком. Так Ромуил любил мою мать? Настолько, что во время близости подумал о ребенке!
Я сосредоточенно всматриваюсь в его глаза, словно надеюсь увидеть в них ответы. Почему он утратил бдительность и не заметил чар? Как долго испытывал чувства? Любила ли его мама?
— Какой же ты слабый, — презрительно хмыкает Луциана.
Ромуила перекашивает от злости:
— Плюйся ядом, змея. Гарпии все равно не получат мою душу!
От хохота Луцианы меня пробирает до мурашек.
— Как предсказуемо. Ты решил, что все предусмотрел, но забыл о главном, — она заносит кинжал и поясняет в ответ на недоумевающий взгляд Ромуила. — Седьмой круг — еще и обитель тех, кто совершил насилие над постулатами Творца[1]. Джудит была необращенной. Поэтому кого бы ты ни видел в ту ночь — меня или ее — ты все равно согрешил.
С потемневшего лезвия капает кровь. Ромуил еще жив — я слышу его захлебывающийся кашель. Луциана вонзила кинжал лишь единожды, и если ее отвлечь, возможно, поврежденные артерии успеют регенерировать.
— Ты тоже нарушила запрет, — шипит она, делая шаг в нашу сторону. — А значит, сгодишься для гарпий.
После расправы над Ромуилом ее сильно шатает. Движения утратили уверенность, словно разум не в силах совладать с телом. Мне хочется верить, что в ожесточенном сердце остались ростки любви. Быть может, тогда у нас появится шанс закончить кровопролитие.
Луциана устало трет лоб, а я не успеваю начать убеждающую речь — в проходе за ее спиной появляется новая тень. Увидев силуэт, я выдыхаю так резко, что начинает кружиться голова и перед глазами пляшут звездочки. А когда ощущаю его энергию — сгусток силы и напряжения — меня уже ощутимо трясет.
Он все-таки услышал.
Почувствовав движение воздуха, Луциана замахивается кинжалом, и сразу же расслабленно опускает плечи, узнав брата.
Не взглянув на меня, Люцифер подходит к ней. От равнодушия в алых глазах становится страшно.
— Скоро здесь будет легион, — он стискивает ее руку. — Пора уходить.
И смотрит лишь на Луциану, словно меня нет. В груди холодеет от тяжелого предчувствия.
— Не сейчас, — она рывком освобождает запястье. — Сначала закончу с девчонкой. Да и ангелочка пора пустить в расход.
— Ты слышала, что я сказал? — рычит Люцифер, хватая ее за плечо. — Не трать время на этих ничтожеств.
Лучше бы в меня прилетел кинжал Луцианы, а не его слова. Они ранят сильнее, чем самое острое лезвие. Я пытаюсь убедить себя, что Люцифер оценил серьезность происходящего и что безразличие — притворство, чтобы не вызвать подозрений, но… сама в это не верю.
В его жизни есть долг. И семья. Неудивительно, что кровные узы оказались прочнее.
