«Супер-Вэлью» был империей Лоис. Сегодня двадцать восьмое? – на этот день и приходится предсказанный ее дочерью конец света или что-то вроде того. Карен. Кто она – мой ребенок? Чем я ее заслужила? Что я сделала такого, что привело нас вот к этому, к концу света? Лоис перебирает воспоминания о детстве Карен – и не находит ничего такого, что даже сейчас, задним числом, могло бы намекнуть о какой-то ее исключительности, особенности, о ее особом предназначении.
Лоис думает о Карен и о других детях, которые выросли такими дикими – наверное, потому, что росли в лесу. Она помнит, что сказал агент по недвижимости в 1966 году, когда они покупали дом на Рэббит-лейн. Когда Джордж спросил, есть ли поблизости какие-нибудь детские учреждения, агент рассмеялся и обвел рукой лес. «Вот, – сказал он. – Это все, что вам нужно». Лоис всегда была уверена в том, что не делом там дети занимаются, в этом лесу. Колются. Трахаются. Пьют.
Она зевает и смотрит на прилавок с замороженными мясными продуктами. В голове под теменем у нее покалывает. Ей вспоминаются фотографии Элизабет Тейлор – остриженная наголо голова, вся в шрамах, – сразу после операции на мозге. По-моему, я получила от этого мира как раз столько, сколько могла переварить. Я устала. Вымоталась вконец. Я хочу спать. Хочу домой. Она подтягивает ноги и переваливается внутрь мясного прилавка. Ее дыхание спокойно и глубоко; говядина в пластиковой упаковке приятно холодит ей щеки. Она закрывает глаза и отправляется домой.
Лайнус и Пэм на съемках. Сегодня выезд на объект в нескольких милях от города. Огромное оштукатуренное бетонное сооружение – нечто среднее между больницей и логовом южноамериканского наркобарона. Несколько зданий были построены в начале девяностых с единственной целью – максимально увеличить полезную площадь. На окружающую среду – наплевать, сохранить только прекрасный, открыточный вид из окон. Нужна панорама – значит, долой окрестные деревья. В общем, даже при хорошей погоде проезжать по безлюдным улицам между рядами глухих белых коробок было невесело, а сейчас, при сумеречном декабрьском освещении, здесь просто жутковато.
Снимается очередной шедевр из разряда «полицейский и его верный друг». Без предательств и перестрелок сюжет не обходится, и под конец почти всем актерам предстоит превратиться в то, что Лайнус называет «газонополивалками». Съемка идет вяло, главный герой – с праздничного похмелья – забывает слова, натыкается на стены и умудряется перетоптать половину заложенных пиротехниками взрывпакетов. На то, чтобы привести все заготовки в божеский вид, а заодно и дать актеру очухаться, уходит целый час. Лайнус и Пэм тем временем выдают ему свежие «секретки» с кровью, штаны и рубаху, заново причесывают и гримируют. По мере того, как день подходит к концу и множится количество отснятых дублей, взгляды членов съемочной группы все чаще оборачиваются в сторону города.
Снято!
Пэм обходит гостиную, наводя последний марафет на массовку: «погибшие» в перестрелке, они будут вынуждены проваляться большую часть съемочного дня на полу и на мебели в самых противоестественно-живописных позах. Пэм улыбается и подбадривает статистов, но мысли ее далеко: она вновь и вновь вспоминает вчерашнее интервью с Карен. Они там столько сахара намешали. Словно и не Карен это была. Да и Меган получилась этакая усредненная девочка-подросток. Эх, знали бы зрители правду! А Лоис – просто образцовая домохозяйка. Что ж, телевидение – на то оно и телевидение.
После обеда и у съемочной группы, и у актеров настроение поднимается. Раскладывая по старым местам якобы покойников, Лайнус говорит:
– Пэм, посмотри, какой дым над городом. Пожар, похоже.
Пэм смотрит в окно. Над городом действительно стоит столб дыма – внизу тонкий, почти сосредоточенный в одной точке, выше он расширяется и становится похож на воронку смерча.
– Какой-нибудь бизнес-центр горит?
– Не знаю.
Съемки продолжаются. Главный герой, ошибочно полагающий, что его враги уже схвачены ЦРУ, едва ли не впервые в жизни спокойно открывает входную дверь своей квартиры и, разумеется, тотчас же попадает под ураганный автоматный огонь. Каким-то чудом ему (само собой) удается избежать неминуемой смерти, после чего целая банда одетых в черные свитера вооруженных мордоворотов отправляется на тот свет посредством коротких очередей из его оружия. Выживает, как все уже поняли, только он один.
– Знаешь, Лайнус, – говорит Пэм, – жаль, что мыло не получается снимать без остановок, одним дублем.
– Труп номер три. Срочно сбрызнуть!
Пэм быстро подходит к «трупу номер три», чтобы освежить кровь на ранах.
– Давай, наркоделец, подъем, – говорит она.
Актер продолжает старательно изображать покойника. «Клоун», – бормочет Пэм, заливает его «кровью» и выходит из кадра. Через окно она видит, что над городом встает уже несколько столбов дыма. Она толкает Лайнуса локтем:
– Смотри.
Кадры, в которых требовались «трупы», отсняты. Пэм помогает им встать, освободиться от реквизита и смыть грим.
– Эй, клоун! Съемка закончена.
«Клоун» неподвижен.
– Господи, ох уж мне эти актеры! Уж и не знают, как привлечь к себе внимание. Эй, Гарет, пора к другой сцене готовиться.
Гарет по-прежнему лежит не шелохнувшись. Уперев руки в бока, Пэм смотрит в окно. Над городом уже чуть не два десятка дымных колонн, подпирающих небо. Пэм становится не по себе. Она опускается на колени перед лежащим актером. Где-то в глубине сознания она уже знает правду.
– Гарет, Гарет! Черт! Дорри! Где Дорри?
Подбегает Дорри, ассистент режиссера.
– Он умер!
– Что? Что случилось? – Это Дон, режиссер.
– Срочно «скорую»!
– Как это – умер? На съемках не умирают.
– Дон, как ты можешь? Что за шутки в такой момент!
Около фургона-буфета слышен какой-то шум. Нашли одну из уборщиц, полную даму лет сорока: она лежала мертвая прямо под обеденным столом. Кто-то врывается с криком:
– Сандра умерла! Звоните девять-один-один! Быстро, кто еще обедал в буфете?
Все начинают обсуждать возможность пищевого отравления.
– Нет, не сходится. Подружка Гарета готовит ему макробиотическую еду. Он никогда не обедает в буфете.
– А что же тогда? То есть ты хочешь сказать, что это не отравление?
– Девять-один-один не отвечает. Ни наш, ни штатовский.
– Дон, телефоны не работают.
– Черт!
Актеры и рабочие начинают исчезать с площадки. Пэм и Лайнус вытирают с Гарета грим и искусственную кровь. Пожаров над Ванкувером теперь столько, что не сосчитать. Они выходят на балкон.
– Карен, – говорит Лайнус.
– Оно самое.
– Поехали домой.
Внутри здания режиссер доказывает что-то на повышенных тонах оставшимся на месте членам группы. Увидев на балконе Пэм и Лайнуса, он грозно смотрит на них, потом на город и во весь голос кричит, уже не обращаясь ни к кому конкретно.
