Меган подбегает к полицейскому, пытается приподнять его простреленную голову. Кровь. Еще один выстрел, уже внутри здания. Из дверей выбегают перепуганные воришки, старательно прижимающие к себе здоровенные коробки с сигаретами и какой-то бытовой техникой. «Дженни!» Меган оборачивается. Дженни спит, успев лишь присесть на ближайшую скамейку. Голова запрокинута, рот широко открыт.
Снова слышен выстрел. Меган отбегает на другую сторону стоянки и пытается собраться с мыслями. Скиттер выходит из аптечного отдела с грудой коробок – лекарства, содержащие наркотические вещества. Он озирается, явно высматривая возможного вооруженного противника, а не разыскивая Меган. Подбежав к машине, он через окно забрасывает в салон добычу, садится за руль и – ничего.
Меган подходит поближе: Скиттер заснул прямо на водительском сиденье. Сама она так потрясена всем происходящим, что за себя бояться у нее просто не хватает сил. «Ой, ужас! Ужас». Людей вокруг не видно, все, кто успел, разъехались, на парковке почти пусто. На шоссе творится что-то невообразимое. Везде мигают фары, слышны гудки, то и дело доносятся удары металла о металл.
Как теперь добираться домой?
Небо темнеет. Меган прислушивается к собственному дыханию. Всего неделя прошла после зимнего солнцестояния, и это чувствуется во всей мрачной атмосфере. Потрясенная смертью Скиттера, Меган не решается вытаскивать его из машины и шарить по его карманам в поисках ключей. Она заходит в универмаг, в котором теперь работает только аварийное освещение. В спортивном отделе она забирает горный велосипед, в аптеке – тайленол-3, потом – пару девятивольтовых фонариков и жевательную резинку. В какой-то момент ее чуть не до смерти пугает оставшийся без хозяина спаниель, тявкнувший у нее за спиной. Выйдя на улицу, она достает из машины Скиттера два пистолета. Засунув их в карманы, она отправляется в неблизкий путь домой по обезумевшему от паники шоссе.
Пара миль от Линн-вэлли до Вествью оказывается куда более страшной, чем она предполагала. Дорога парализована. Двигаться удается только мотоциклистам, да еще тем сумасшедшим водителям, что съезжают на обочину, на боковую насыпь и стараются пробраться по ней, тараня все, что попадается на пути. Трижды Меган пытаются остановить, чтобы отобрать велосипед, и трижды ей приходится защищаться, стреляя куда-то в сторону ног нападающих. С каждым выстрелом Меган ощущает себя все слабее и безумнее. Ей понятно, что оставшийся до Рэббит-лейн участок шоссе не одолеть. Она останавливается, чтобы подумать, как быть дальше. Рядом притомаживает мотоциклист на здоровенной «ямахе». Парень подмигивает Меган, откидывает подножку, слезает с мотоцикла и делает шаг ей навстречу. В следующую секунду он, заснув, оседает на землю.
Меган, не раздумывая, бросается к мотоциклу и гонит вниз по Делбрук-роуд, через Эджмонт, на Кливлендскую дамбу. Уже совсем темно. Меган выруливает на объездную дорогу через Гленмор, сворачивает на Стивенс и как бомба влетает на Рэббит-лейн. Все. Она дома.
Господи, как же оно хреново-то на следующий день!
Гамильтон просыпается со страшной головной болью, в мучительном похмелье. Его голова – будто товарный вагон, доверху набитый разлагающимися под жарким солнцем трупами инопланетян. Этот образ всплывает в его голове, навеянный одним из давно снятых фильмов. Около полудня он заставляет себя встать, чтобы доковылять до кухни и попить воды. По дороге он ударяется ногой о кресло, матерится, понимает, что погорячился с такой бурной деятельностью, и, сделав пару глотков, отправляется в свою спасительную берлогу – лежбище из простыней и пуховых одеял. Потом, уже ближе к обеду, раздается звонок телефона. Гамильтону на него плевать. Часа в три он выпивает стакан апельсинового сока и честно пытается проглядеть утреннюю газету. Бесполезно. Он сдается, выключает свет и ложится досыпать. В шесть придет Пэм, разбудит.
Венди заблудилась. Она устала. Казалось бы, найти здесь верную дорогу домой – пара пустяков, так нет же, она совсем заплутала, и теперь только приглушенный гул у Кливлендской дамбы, доносящийся с севера, может служить ей приблизительным ориентиром. Ни луны, ни зарева над центром города – слишком плотно небо затянуто тучами. Велосипед давно брошен – переднее колесо погнулось при первом же наезде на корни деревьев. Со стороны города время от времени доносятся какие-то удары, видимо – приглушенные расстоянием взрывы.
Тропинка петляет. Попадавшие во время осенних бурь деревья сбивают с толку, делают знакомые места неузнаваемыми. Вот вроде бы знакомый ручей, но вместо ожидаемых камней – мягкий илистый берег и папоротники. Венди опускается на колени – сил больше нет. Она даже не способна заново сосчитать, сколько часов она уже не спит. В голове крутится полубредовая мысль: нарвать побольше папоротника и сделать что-то вроде гнезда. Тогда будет теплее, и можно дождаться рассвета. И поспать. Детский сад, полная глупость. Это она понимает.
Колено расцарапано о какой-то твердый бугор. Венди наклоняется, чтобы потереть ссадину, и вдруг боковым зрением видит бледно-золотистое свечение – что-то вроде фосфоресцирующего облака. Оно бесшумно скользит вдоль стволов деревьев, золото на зелени, все ниже, ниже, ниже. Венди внимательно следит за тем, как свет, словно стеклянный, подсвеченный изнутри лифт, опускается к земле.
– Привет, Венди.
Перед ней стоит Джаред, невероятно юный, нисколько не изменившийся с того дня, когда угодил мячом прямо в перепуганную Венди, тихо жевавшую свой обед на пустой трибуне школьного стадиона.
– Джаред? Зайка, это ты?
Свет переливается – это Джаред подносит палец к губам и шикает на Венди. Он вытягивает перед собой руку, и Венди чувствует прикосновение света. Нет, телесного контакта не происходит, но Венди вдруг становится тепло. О большем она никогда и не мечтала.
Венди говорит:
– Джаред, я так по тебе скучаю. Я ведь… все мы… – Она начинает шмыгать носом. – Я так любила тебя, мне тебя не хватает, мир стал другим с того дня, как тебя не стало. И вот я здесь – заблудилась, перепугалась до смерти, да, похоже, еще и конец света намечается, дождались. Я ведь теперь врач и сегодня дежурила в больнице… Ой, Венди, да хватит тебе причитать.
Джаред целует свои пальцы, шлет ей воздушный поцелуй и жестом приглашает ее следовать за ним. Он идет, а его золотистые волосы не шелохнутся, несмотря на движение и повороты головы. Венди идет следом, путь ей освещает исходящее от Джареда сияние. Ее ноги шлепают по грязи, по раскрасневшимся щекам то и дело ударяют хлысты ягодника. Они петляют по незнакомым тропинкам и вдруг выходят на утоптанную дорожку, которая ведет из леса прямо к их улице. Джаред останавливается. Движением бровей – точь-в-точь как двадцать лет назад – он дает понять, что собирается уходить.
– Уходишь? Нет, не надо! Останься, прошу тебя. Джаред! Останься со мной. Поговори. Как же я по тебе соскучилась! Как я ждала тебя. Без тебя жизнь – не жизнь, и от мира только половина.
Но Джаред отводит руку и делает три шага назад. Улыбнувшись, он уходит в землю, как гвоздь в масло. Венди снова одна. Она подбирает камешек с того места, где скрылся под землей Джаред, и сжимает его в кулаке изо всех сил – до крови. Долгие годы она думала, что жизнь идет нормально и даже хорошо, что она добилась того, чего хотела, что ее существование наполненно и осмысленно. Теперь ей абсолютно ясно, что все это совсем не так.
