Венди выходит на темную улицу. В ее доме темно, но она и не собирается туда. Вдалеке, в окне дома Карен, горит свечка. Венди идет в ту сторону. Зайдя в дом и увидев знакомые лица в непривычном освещении, она говорит:
– Я пойду посплю. Устала так, что хоть помирай. Да не бойтесь, не в этом смысле. Я просто вымоталась до предела.
Венди сворачивается калачиком на диване. Лайнус приносит мохеровый плед и укрывает ее. От его прикосновения она вздрагивает.
25. 2000 это глупо
– Королева умерла.
– Давай дальше, – говорит Ричард.
Карен продолжает:
– Оба принца в темных очках, совсем черных. Гроб опускают в могилу. Через дворцовую ограду за похоронами наблюдают всего несколько человек. Там мрачно, пасмурно. Дождь идет. Могила больше похожа на залитую грязью яму.
Пауза.
– Карен, неужели без этого бумажного пакета на голове ты действительно ничего не видишь?
– Надо быть внимательнее, Ричард. У меня на голове не один пакет, а целых три. Если хоть один лучик света попадает мне на лицо, мне становится почти ничего не видно. Достаточно даже свечки. Это общепризнанный паранормальный факт.
– Выглядит это так, будто ты над нами прикалываешься.
– Ага, первоклассная трижды-мешочница.
– Слушай, Ричард, – вступает в разговор Гамильтон. – Сделай одолжение, заткнись. Дай Карен договорить.
– А ты, Гамильтон, не строй тут героя-заступника обиженных и отвали от Карен.
– Ой, Венди, ты уж прости меня, наглеца, что осмелился поинтересоваться, насколько глубоко нас всех засосало в эту задницу. А что касается тебя, то ты вроде спать собиралась.
– Уснешь тут, когда такое творится.
– Венди, он прав, – говорит Пэм. – Положение действительно не из лучших.
– Да замолчите же вы все! Хотите, чтобы я вам что-то рассказала, так сидите тихо. Можете вы хоть в такой день не выпендриваться друг перед другом?
Карен пытается рассказать, как гибнет мир. Она обращается к друзьям, которые прячут страх под броней черного юмора, цинизма, иронии. Обычное защитное средство.
– Ладно, давайте посмотрим… Эй, Пэм, ты что там – зеваешь?
Пэм так и подпрыгивает.
– Кто? Я? Нет-нет. Я и спать-то не хочу, и не устала вовсе.
Все шарахаются от малейших проявлений сонливости, всячески стараются замаскировать переутомление искусственно поддерживаемой бодростью. Кофе заваривается как никогда крепкий.
– Карен, – говорит Гамильтон. – Тебе там, случайно, списочек не покажут? Ну, кто выживет, а кто – не очень?
– Шутишь, что ли? Сейчас, разбежались, выдадут мне список. Я даже толком не понимаю, откуда вообще приходят эти видения.
– Ну-ну. Ладно, похоже мистеру Ливеру пора принять чего-нибудь на грудь.
– А нельзя ли дальше? – спрашивает Ричард.
– Слушай, сними с меня эти пакеты, – просит Карен. – Не уверена, что сейчас подходящее время для подглядывания. И хватит подозревать меня в том, что мне известно все от начала до конца и что я просто из вредности скрываю это от вас. Все не так. Как только мне удается в чем-то разобраться, я сразу же вам все говорю.
В комнате воцаряется молчание.
– Все, мне отдохнуть нужно. Лайнус, включи, пожалуйста, генератор. Давайте приемник покрутим. И еще я хочу пересмотреть кассету с новостями CNN.
Лайнус заводит хондовский генератор, и в доме Карен на Рэббит-лейн загорается свет. По радио передают то, чего можно было ожидать: вся привычная человеческая деятельность остановилась. Больницы не работают, водохранилища переполняются, армия парализована, магазины закрыты, все механизмы отключены. Перемотав кассету, все смотрят последний выпуск новостей CNN, записанный Карен днем, пока не отключился свет. Вдруг Гамильтон и Пэм одновременно бледнеют: на экране появляется то, что они видели в бреду, когда их откачивали после празднования последнего Хэллоуина. Даллас, Индия, Флорида… Как это понимать – совершенно непонятно.
В эту ночь все спят плохо. Над самыми верхушками деревьев кружат вертолеты. Военный реактивный самолет на бреющем полете огибает холмы и врезается в землю где-то возле «Парк-Рояла». Подушки и одеяла стаскиваются вниз, в гостиную, где вся компания и устраивается на ночлег. Устанавливается негласное правило: не показывать страха. Несмотря на весь ужас происходящего, Ричард не может не поражаться масштабности перемен, случившихся в мире за этот день. Примерно такое же ощущение он испытал несколько лет назад, оказавшись свидетелем столкновения сразу пяти машин на мосту Порт-Манн. А еще он почему-то вспомнил, что в третьем классе, когда грипп косил всех подряд, он был единственным, кто не заболел.
Перед тем как отключить свет, Лайнус просит помочь ему собрать образцы воды, чтобы замерить уровень ее радиоактивности счетчиком Гейгера. В темноте под дождем видны редкие тени соседей, вдалеке покрикивают страусы.
Карен вспоминает тот самый момент, когда все началось. Она сидела в гостиной и ждала полуденного выпуска новостей. С одной стороны, она продолжала сердиться на Ричарда, хотя бы потому, что ей было без него грустно и одиноко. С другой – она понимала, как глупо было отговаривать его лететь в командировку.
– Перестань ты так убиваться, – сказал ей Ричард во время одного из споров на эту тему. – Ничего не случится. А если я соглашусь и не полечу в Лос-Анджелес, то это только усилит болезненные проявления твоего воображения.
– Ах, вот ты как считаешь! – Карен вспоминает, что современным людям свойственно время от времени переходить на странный жаргон эмоционально насыщенной трескотни, полной ахинеи. – Ричард, я ведь сказала только то, что видела и слышала. Душой, сердцем!
– Карен, прошу тебя, не надо себя так накручивать. Пожалуйста.
В итоге Ричард летит в свой Лос-Анджелес, Лоис уезжает за покупками, Джордж отправляется в свою мастерскую. Меган где-то шатается с Дженни, и получается, что все разбежались – именно в тот день, когда – Карен уверена в этом – им нужно быть вместе.
Холодно. На Карен три свитера и шерстяные носки Ричарда. Ноги с утра ныли, двигаться было совсем тяжело. Она включила телевизор и, не особо присматриваясь к новостям, пытается отвинтить крышку термоса с кофе. Неожиданно по экрану телевизора пробегает рябь, потом его заливает ровный белый свет. Лампы в гостиной и на кухне принимаются отчаянно мигать, потом гаснут, а дом начинает ходить ходуном, словно плохо пришвартованный корабль.
– Это ты, – говорит Карен. – Ты. Ты все-таки пришел.
– Да.
Справа от нее начинает звенеть стеклянная дверь, выходящая во двор. Сама собой открывается защелка, – клац – и дверь с натужным скрипом ползет по направляющим желобам; холодный ветер тотчас же швыряет в дом пригоршню пожухлых листьев. Карен начинает перетаскивать свое тело к двери, бесчувственные ноги с обмотавшим их пледом – как тяжеленные мешки с картошкой, подвешенные к поясу. Ветер хлещет в лицо. Летят капли ледяного дождя. Вот и дверь. Господи, какая же она тяжелая! Уходи. Начинается поединок – кто кого: Карен против веса двери.
