Часть III
27. Веселиться глупо
Это я, Джаред, год спустя…
…и посадите под замок своих дочерей. И журнальчики свои похабные захлопните. И диванчик свой поберегите, а то я – не приведи Бог – могу прийти и трахнуть его, как какой-нибудь датский дог. Смешно? Вы друзей моих спросите. Их послушать, так я – самый страшный извращенец в мире. И это правда. Зато вы лучше на них посмотрите. Сейчас, через год. Никчемные мешки с дерьмом, они сбились в кучу у камина в доме Карен, смотрят очередную пачку видеокассет. По всей комнате валяются коробки из-под салфеток и маргарина, набитые алмазами, рубинами, золотом: слитки и украшения – все подряд. Пародия на богатство, на благосостояние.
Чем они занимаются между фильмами? Устраивают «финансовые войны», а именно – швыряют друг в друга золотые крюгеррэнды
[22]
, большие рубины и тысячедолларовые банкноты; иногда делают бумажные самолетики из гравюр Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна и соревнуются в меткости, запуская их в камин.
Как-то раз, во время затянувшейся паузы между фильмами, я, Джаред, появляюсь около их дома и, проскользнув к установленному Лайнусом генератору, выключаю его. Свет гаснет, что, естественно, вызывает недовольные возгласы у всей компании. И именно в этот миг я оказываюсь в их поле зрения – прямо за окном, на лужайке, световой шар. Первой замечает меня Венди, она же первой произносит мое имя:
– Джаред?
– Венди, это что такое? – спрашивает Меган.
– Это Джаред. Смотрите, он вернулся.
Все пристально следят за тем, как я пересекаю лужайку. На мне старая футбольная форма. Коричневый с белым – цвета нашей команды.
В полной тишине я плыву на высоте нескольких футов над землей, мерцая, как глубоководная рыба, как бледная, в дымке, луна, я приближаюсь к дому, а затем резким броском – словно за хитро переданным пасом – проношусь сквозь уцелевшую ячейку стеклянной двери и оказываюсь внутри. Я проплываю через комнату, не касаясь пола, словно качусь на ленте багажного транспортера в аэропорту, а потом прохожу сквозь противоположную стену. Гамильтон бежит туда, на парковку, но меня там нет.
Венди зажигает свечи, и вскоре я спускаюсь к ним сквозь потолок. Зависнув над камином, я говорю:
– Всем привет. Это я, Джаред. Мать вашу, я так рад всех вас видеть!
– Джаред, ты? – удивляется Карен.
– Привет, Карен. И всем здрасьте.
– Джаред, кто ты теперь? Где ты? У тебя все в порядке?
– Я призрак. И знаешь, я просто балдею. Жизнь тут – отпад. Ну прямо отель «Калифорния».
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Меган; теперь она узнала меня – по фотографии из школьного альбома.
– Я пришел, чтобы помочь вам, – говорю я, понемногу просачиваясь в толщу пола.
– Стой, подожди! – кричит Венди. – Не уходи!
Я уже наполовину под полом.
– Ребята, а пол-то у вас классный!
– Ты его как-то ощущаешь? – это, естественно, Лайнус.
– А какие они, небеса? – это Ричард.
– Что бывает, когда умрешь? – это Пэм.
– Эй, старик, покажи нам хоть фокус какой, что ли. – Гамильтон в своем репертуаре.
Над полом остается только моя голова.
– Ух ты! Ребята, это просто кайф. Рекомендую попробовать. Этот пол даст сто очков вперед любой Черил Андерсон, и к бабке не ходи.
– Джаред! – кричит Карен, и в ее голосе настоящая боль.
– Вы все, – говорю я, – птицы, родившиеся без крыльев; вы пчелы, опыляющие срезанные цветы. Но вы не стремайтесь, я скоро вернусь. Привыкайте к чудесам, чуваки.
На следующий день.
Ричард уже теряет терпение: Пэм с Гамильтоном «зависли» у дверцы мини-вэна и усиленно пропускают друг друга вперед.
– Только после вас, Барбара Хаттон.
– Нет уж, мистер Хефнер
[23]
, только после вас.
– Для друзей я просто Хеф.
– Слушайте, вы, придурки, может, хватит? А ну, живо вытряхивайтесь из машины.
Они приехали на большую асфальтированную парковку перед универсамом. Кое-где вразнобой стоят машины, валяются ржавые магазинные тележки, попадаются на глаза и человеческие скелеты. Стеклянные двери магазина напоминают челюсти со снятыми протезами.
– Ладно, мисс Фу-ты-ну-ты, пора выпить.
– Гамильтон, ой, прости, Хеф. Давай-ка слазаем туда, возьмем что надо и по-быстрому назад. Идет?
– Согласен, Ричард, согласен. Ты, главное, не облажайся.
– Ричард, – говорит Карен, – можно, я с вами не пойду? Посижу здесь в машине, погреюсь на солнышке.
– Конечно, Кари. Тебе что-нибудь прихватить?
– Да, ватные шарики… Масло косметическое, которое разогревать надо. И лакрицы, если еще не вся испортилась.
– Есть, понял.
Карен сидит на переднем сиденье мини-вэна, копается в компакт-дисках и радуется неожиданно выглянувшему солнцу, исправно согревающему руины города. Появляюсь я, Джаред.
– Карен, привет.
– Джаред? Ты где?
– Да здесь.
Она оборачивается и видит меня. Я совсем рядом с машиной, стою на краешке покрытой ржавчиной тележки. Днем меня нелегко заметить – как газовое пламя на фоне синего неба.
– Джаред, объясни, что случилось? У меня вообще к тебе куча вопросов.
– Валяй, спрашивай. Кстати, Карен, ты отлично выглядишь. Как самочувствие-то?
– Да паршиво. Вот разве что руки восстановились. А ноги – те чем дальше, тем хуже. Совсем отказывают. Так, по дому еще ковыляю, но не более. Ты-то как? Привидениям бывает больно? Ну ты вот лично ощущаешь боль?
– Не так, как вы.
– Понятно. Я так и думала.
Карен переключает разговор на другую передачу:
– Слушай, Джаред, давай-ка выкладывай все начистоту. Я и так зла на тебя, или кто там все это устроил, за то, что случилось со мной. Заморозили меня на семнадцать лет, а потом воскресили – куклой тряпичной. А кто, кстати, стекло грохнул на кухне? Ну тогда, в прошлом году, когда все началось?
– Ну, что касается стекла, то каюсь – это я был.
– Ты?
– Кари, извини, правда. Ну, лопухнулся, я ведь тогда в первый раз здесь оказался. Собирался зачитать тебе подобающее случаю обращение. А потом уж не до того мне стало – очень переживал, что со стеклом так вышло. Прямо как в десятом классе. Я тогда в гостях у Брайана Элвина на всем ходу врезался в стеклянную дверь. Ба-бах! Зато я Венди помог, а то она заблудилась, пока добиралась сюда от дамбы.
