– Скоро закат, – напоминает Карен. – Поехали на дамбу.
Машины снова петляют по черным улицам. В салонах пахнет гарью – ею пропахло все то – немногое, – что удалось найти и взять на память: пара адидасовских кроссовок, плюшевая собачка, фотография Лайема Галлахера в рамке, коробочка из-под маргарина, полная изумрудов, и космический скафандр Ричарда из асбестовой ткани.
Оставив машины у западной оконечности дамбы, они идут на ее середину. Как и было обещано, я уже здесь, наблюдаю за ними – невидимый, парю над шлюзом водослива. Резервуар над дамбой переполнен, вода едва не переплескивает через край. Из-за обилия водорослей она кажется зеленой – какой-то неестественный, потусторонний цвет. Дорога, идущая по дамбе, отмыта небывалым ливнем и словно вымощена бесчисленными алмазами.
Все молча идут следом за Карен. В первый раз за долгое время к ней вернулись голоса.
– Скоро закат, – говорит она. – Встаньте на колени.
– Я не буду, – отказывается Гамильтон. – Не буду никому кланяться.
– Не хочешь – ну и не надо, – огрызается Ричард. Остальные, не обращая на Гамильтона внимания, встают на колени.
Гамильтон стоит, сложив на груди руки, смотрит на друзей и ощущает себя как Ноэл Коуард
[31]
на каком-нибудь идиотском коктейльном приеме. Вдруг он вспоминает последний год – безумие, наркотики, маниакальная игра в светскую жизнь вместе с Пэм, существование в образе Последнего Плейбоя – Бразилия, побережье Страны Басков, Петула Кларк, Джексон Поллак, Линда Берд Джонсон, изысканные мартини, – все эти образы великолепного, светлого, но так и не состоявшегося будущего. Мой разум ясен, – мысленно успокаивает себя Гамильтон. – Кровь в моих венах чиста, это мир – он отравлен, болен, а я здоров.
Пэм боковым зрением следит за Гамильтоном. Бедняга, как же ему тяжело – ему, простому парню, выросшему и сформировавшемуся вдали от столичного блеска и глянца. Но Пэм, как никто другой, знает пустоту за яркой обложкой этого роскошного мира. Знает она и то, что через нее познал это и Гамильтон. Она тоже перебирает в памяти прошедший год: наркотики, и вдруг – чудо исцеления. Она смотрит на скелет города за поредевшим в огне частоколом леса. Если это и есть тот мир, так забирайте его себе. Я ненавидела Милан, ненавидела показы, ненавидела свое лицо за то, что благодаря ему, была вынуждена бывать там, где бывала. Пусть за останки этого мира воюют другие. Насекомые, например.
– Гамильтон, иди сюда, – зовет она.
– Не могу, – отвечает он, качая головой.
– Помнишь, когда отпевали Джареда, ты встал в церкви на колени?
Гамильтон кивает.
– Так что же ты! Иди сюда, вставай вместе с нами на колени!
Гамильтон повинуется, опускается на дамбу рядом с Памелой и смотрит в небо.
Лайнус постукивает страусиными костями друг о друга. Клацающий звук вольготно скатывается вниз по водосливу и растекается по теснине каньона. Джейн взвизгивает и снова замолкает.
И вот здесь, на этой дамбе, впервые за целый год одиночества, все они устремляются мыслями в Великое После. Появляюсь я. Лайнус приветствует меня стуком костей: клац-клац.
– Я вернулся, – говорю я, зависнув прямо над сливом.
– Джаред!
– Джаред, что нам теперь делать?! – Это кричит Меган.
– Эй, ребята, вы, главное, не суетитесь. Вы думали, что вас бросили на произвол судьбы, что упущена последняя возможность обрести смысл жизни. Так нет же, это не так! Да, время кончилось. Конец света – настал.
Но у вас еще есть шанс, последний. Этот год вы потратили напрасно, но, может быть, это и к лучшему. Как я уже говорил, есть еще план «Б».
34. Затаи дыхание
Я хочу впитать своих друзей сердцем, словно они могут помочь мне заделать расколовшую его трещину. Они не перестают удивляться: как можно было дожить до такого? Это не пустые гадания, ребята знают, что все кончено. Они теперь как нагие парашютисты, которые ждут, когда их вытолкнут из самолета в бездонное небо. Так происходит и при рождении человека.
Теплый дымный ветер обдувает дамбу, его черное конфетти проносится сквозь меня. Я сверкаю, я – стена света.
– Ребята, воздух-то какой! – говорю я. – Ощутите его кожей. Как обсыпка для торта – такой сладкий. Зачерпните ветер полной грудью. Чувствуете, чем он пахнет? Да, концом света! Вставайте, идите сюда. Быстрее, шевелите оглоблями. Посмотрите на воду, несущуюся по сливу. На что она похожа? На растаявшее желе из лайма. Послушайте, как она ревет, – как ягуар в незакрытой клетке. А кто помнит, как мы тогда собрались у Линды Джермин? Помните, как мы нашли старый телевизор у них за домом, приволокли его сюда и швырнули вниз с плотины?
Ребята встают с колен и с заинтересованными физиономиями собираются вокруг меня.
– Эй, Джаред, вношу поправку, – заявляет Гамильтон. – Это я, лично, швырнул телик. А вы с Ричардом, если память мне не изменяет, трусливо смотрели на мой геройский поступок с берега.
– Подвела тебя память,– качает головой Ричард. – Я, между прочим, сумел, мило улыбаясь, убедить полицейских, что ты просто жахнул с плотины здоровенный кусок подтаявшего льда. Они ведь заметили, что ты что-то там бросил. А вот Джаред и Пэм действительно отсиделись в кустах у стоянки. И заблевали там все по колено.
– Да это все твоя домашняя брага, Джаред, – кивает Пэм. – Просто жидкая чума. Так хреново мне никогда не было. Хуже метадона, а? А уж ты, Джаред, тогда так наклюкался, что в кои-то веки даже не пытался приставать ко мне.
Раз, два… и внимание моих друзей мгновенно переключается на редчайшее зрелище – целый сноп падающих звезд рассекает небо; из какой-то точки купола они разлетаются во все стороны, оставляя за собой полосы света – стропила по всему кругу. Такого явления на земном небосводе не было с 1703 года, тогда его можно было наблюдать лишь в южной части Африки.
– Смотрите, что творится, – завороженно повторяет Лайнус. – Вот он какой – День Триффидов
[32]
.
– Что, все не терпится устроить нам световое шоу, подросток ты наш шестнадцатилетний? – улыбаясь, говорит мне Ричард.
Даже после недельного спектакля с грозовыми «спецэффектами» мои друзья не могут не поразиться этому зрелищу. Маленькая Джейн тянется ручкой к небу, словно это кто-то большой, добрый и одушевленный, а не пустота, частично заполненная светом. Джейн, последний гений планеты, считает звезды, но ее разум уже видит дальше и глубже, чем просто числа.
