От всех этих избранных уже голова шла кругом.
После небольшой передышки в компании королевской семьи, я вышла на балкон. Луна наконец взошла и теперь сияла низко над лесом, касаясь круглым животом верхушек самых высоких деревьев и освещая погрузившееся во тьму Семигорье. Где-то внизу трещали сверчки, наполняя прохладный воздух спокойными звуками природы.
Я опустилась грудью на парапет. Тишина, покой, звуки природы — вот какой должна быть нормальная жизнь. Перед глазами на мгновение возник образ мальчишки-подростка, который, хохоча, залезает на дерево при вот таком же лунном свете. А наверху, в кроне дерева, сверкают огоньки. Если приглядеться, они живые…
— Прекрасный вечер, не правда ли? — раздался певучий мужской голос. Голос, который трудно забыть или перепутать, голос фея, когда-то проклятого одноликим.
— Здравствуйте, мистер Грей, — поприветствовала я, даже не оборачиваясь. На приличия уже не осталось сил.
— Нам так и не удалось станцевать с вами сегодня. Признаюсь, меня это несколько печалит, но уверен, у вас на то были веские причины.
Я почувствовала шевеление рядом и всё-таки выпрямилась, глядя на вампира, который протягивал ко мне небольшой жёлтый цветок, чтобы в следующее мгновение вставить его мне в волосы.
— Голубой подходил вам лучше, леди Флорен. Красный, конечно, вам к лицу, но не к душе. Вы нежная, хрупкая и чувствительная, как этот нежный цветок, который увянет и погибнет без вашей любви.
— Простите, — я склонила голову и сощурилась. — Как вы меня назвали?
— Леди Флорен… Что вас смущает? Или правильнее будет — герцогиня Ахтахская?
— Все называли меня по имени. Даже представив официально, король не называл фамилии. Вы уверены, что ничего не путаете?
Вампир вскинул брови и повернулся к лесу.
— Полагаю, это не совсем моё дело. Знаете, я много лет изучал разнообразные архивы с записями о существовавших в последнее тысячелетие феях, и уверен, что пропавшая Лорелея Флорен — вы и есть.
— Пропавшая? — выдохнула я, чувствуя, как холодеют пальцы. — Что значит — пропавшая?
— Признаться, я хотел спросить вас о том же, — вампир вскинул брови и провёл пальцами по волосам. — Но, видимо, нам стоит отложить этот разговор до тех пор, когда вы пробудитесь окончательно.
Мне не нужно было переспрашивать, чтобы понять: он говорит о пробуждении памяти, которое сделает меня наконец самой собою.
Грей вдруг мягко улыбнулся и заглянул мне в глаза.
— Всю свою жизнь я ждал, что однажды встречу фею. А когда узнал, что родился под счастливой звездой, то не смог поверить: настолько это оказалось неожиданно.
Теперь уже я отвернулась от него, не в силах выносить столь прямой взгляд.
— И зачем вам это?
— Я думал, уж вы-то лучше всех поймёте.
— Вы ведь так же бессмертны, как и я. Мне нечего вам предложить.
— О, если бы это было так!.. — он взмахнул головой, отчего иссиня-чёрные волосы небрежно упали на лицо. — Я всё думал: быть может, если вампира сможет полюбить настоящая фея, значит, Одноликий отпустил нам давний грех? Значит, однажды и мои дети или их дети — смогут очиститься окончательно?
Я робко подняла взгляд на Грея. Он смотрел на луну с выражением грустной мечтательности, и губы его чуть дёрнулись в лёгкой полуулыбке.
— Всё возможно, мистер Грей, — невольно улыбнулась я в ответ.
В зале снова зазвучала музыка в ритме лёгкого, неспешного вальса, и вампир протянул мне ладонь.
— Леди Флорен, не окажете ли вы мне честь, станцевав со мной под этой прекрасной полной луной?
Я расплылась в улыбке. Не потому, что он был мне так уж симпатичен, не потому, что его поведение или слова мне льстили. Но аромат жёлтого цветка в волосах был так упоительно сладок, а на душе почему-то стало спокойно — впервые за весь вечер.
Яркая белая луна освещала полукруглый балкон. Внизу стрекотали кузнечики. Ветер нежно касался кожи и заставлял волосы чуть колыхаться.
А ноги медленно отсчитывали: раз-два-три.
Платье тяжело упало под ноги. Мистер Грей был прав: оно не моё, и хотя смотрелось шикарно, оставляло после себя гнетущее чувство искусственности. Теперь, когда оно лежало на полу огромной яркой кучей, я словно сбросила с себя лишний груз, непосильную ношу — и выдохнула с облегчением.
Две уже знакомые мне горничные работали проворно. Одна помогла мне перешагнуть через платье, вторая тут же его подобрала, аккуратно расправив, и водрузила на стоящий неподалёку манекен. Я даже представить не могла, где у этого платья верх, а где низ, но у неё оно не вызвало никаких сложностей. Вторая горничная, белокурая кудряшка Майя, уже надевала на меня ночную рубашку. Простую, просторную, невесомую. На какое-то мгновение перед глазами возник образ матери — и снова испарился, оставив после себя только нежную тоску.
— Спасибо, Майя, — сказала я, когда она подвязала поясок и отошла на шаг в сторону, осматриваясь в поисках недоделанных дел. — Спасибо, Теона. Вы можете идти.
Вторая горничная как раз вышла из гардеробной, куда унесла бальное платье. В руках у неё был восточный накидной халатик. Странная часть гардероба, но миссис Каварелли утверждала, что на востоке считается исключительно приличным накинуть на ночную рубашку халат и выйти к людям.
Горничные присели в коротких вежливых реверансах и, опустив глаза, поспешно вышли из комнаты. Мурашки пробежали по коже: защитный купол закрылся за ними. С тех пор, как я впервые прошла сквозь него, он словно стал моей второй кожей, и любые изменения отзывались внутри, хоть сотворила его и чужая магия. Это к лучшему, говорил Дортмунд, зато никто не проникнет в комнату незаметно.
Жёлтый цветок лежал на прикроватном столике, грустно опустив свои лепестки. Жизнь стремительно покидала его, и мне стало жаль крошку. Я открыла дверь, ведущую в сад, глубоко вдохнула аромат ночи и, взяв цветок, вышла на улицу как была, босиком и в одной рубахе. Трава под ногами оказалась прохладной и мокрой от росы.
В свете луны я отыскала знакомый уже шкафчик с садовыми инструментами и вытащила из него небольшой горшочек, который тут же наполнила водой из бочки. Аккуратно поставив поникший цветок в горшочек, я села на скамью и повела пальцами по нежным лепесткам. А потом запела. Песня полилась сама собой, словно только и ждала момента, когда придёт её время.
В свете хрустальном прекрасной луны
Очи глубокие влагой полны
Влага прольётся по миру дождями
Вспыхнут леса и травой, и цветами
Жизнью пылают поля и луга
Дальние земли, реки берега…
И тут с пальцев, которыми я касалась цветка, посыпались крошечные искорки. Они опускались на лепестки, они словно впитывали эти искорки и начинали сами сиять изнутри. Цветок приподнял головку, раскрылся, да так и замер. Я удивлённо отставила его в сторону.
