– Что значит «всего лишь собака»?
– Собака – это собака. У нее нет души. Так что не переживай.
– Что значит «не переживай»?! Это живое существо, и ей больно! Она умирает!
Колли умерла на руках у Бренды, а в сердце Бренды умерла любовь к Барри.
Она обернулась к нему. Ее щеки пылали. Она тихо сказала:
– Я ухожу.
– Уходишь – откуда?
– Из твоей церкви. От тебя. Кстати, ты ведь не знаешь, что я верховная жрица.
– Ну, уходишь, и ладно. И будь себе жрицей, раз у тебя с головой не в порядке.
– Да, я ухожу. Кстати, как у верховной жрицы, у меня есть три официальных желания, и я пока ни одно не использовала. Но одно я использую прямо сейчас.
– Ну, давай, – сказал Барри, садясь в машину.
– Вот мое первое желание: отныне и впредь родители больше не будут любить своих детей.
Барри уже отъехал на несколько метров, но окна в машине были открыты, и он услышал, что сказала Бренда.
– Что?! – Барри резко нажал на тормоз.
– Отныне и впредь родители больше не будут любить своих детей.
– Ну, ладно. Как скажешь, – и Барри уехал.
Первое желание Бренды как верховной жрицы исполнилось.
Во всем мире родители перестали любить своих детей. «Если моя любовь умерла, – думала Бренда, – пусть умрет и вся остальная любовь, во всех ее проявлениях».
Итак, родители перестали любить детей, и ничего страшного не случилось – поначалу. На самом деле мир практически не изменился. Просто в конце первого дня у всех людей, у кого были дети, возникли похожие мысли:
…Хочешь поехать на стадион? Я тебя не повезу. Доберешься сам, на автобусе. А мы с папой пойдем поплаваем с маской и трубкой.
…У меня ощущение, что я приходящая няня у чужих детей. Даже нет, не детей, а мелких чудовищ.
…Не буду я им звонить. Они только и делают, что жалуются на своих мужей, и просят у меня денег. Надоело.
…Диплом о высшем образовании?Подумаешь, какое событие! У всех дипломы о высшем образовании.
…Не хочешь есть? Ну, и ладно. Не хочешь, не жри. Делать мне больше нечего, как только следить, поела ты или нет.
На второй день люди уже бросали младенцев на порогах церквей, и заседания всех родительских комитетов на Земле были отменены.
На третий день беременные женщины буквально повалили в бары, где подают алкоголь. Главы правительств по всему миру отменили День матери и День отца и объявили о том, что все граждане, имеющие детей, получат правительственные дотации, каковые следует употребить на путешествия и различного рода увеселения для себя.
Четвертый день стал началом золотого века для гувернанток и нянь. Цены на их услуги взлетели практически до небес. Из серии «сколько скажете, столько заплатим». Все предприятия потогонного производства окончательно забили на законы, запрещающие эксплуатацию детского труда, и общественность даже не возмутилась.
На пятый день бездетные люди во всем мире вышли на демонстрации протеста против родителей, которые прекратили заботиться о детях. «В законе сказано, что родители обязаны заботиться о своих детях!»; «Что, вот так прямо и сказано? Ну, хорошо. В холодильнике – готовые завтраки со сгущенкой. Со вкусом клубники и ванили. Видеоигры – на полке. Пусть обыграются до посинения. А будут жаловаться и ныть, пойдут спать в подвал на матрасе. И большое спасибо, что вас так волнуют мои дела. А теперь, будьте добры, отъебитесь. Я уже опаздываю на йогу».
Разумеется, Барри и его жена тоже перестали любить своих детей, хотя Барри не думал, что такое возможно. Ощущение было странное: вот ты любишь кого-нибудь сильно-сильно, а потом -раз!- и больше не любишь. И тебе уже по хрену эти люди. В следующее воскресенье Барри читал проповедь о том, как важна в человеческой жизни любовь, но в церковь в тот день пришли только те люди, у которых не было детей. А те, у кого были Дети, повыгоняли своих чад во двор, а сами заперлись дома и принялись жарить яичницу со шпинатом. Бездетные прихожане кипели от ярости и не знали, что делать, потому что как только они принимались заботиться о чужих заброшенных детях – причем совершенно бесплатно, – они становились родителями de facto и тут же лишались способности любить своих подопечных.
Так прошла еще неделя, а в пятницу Барри не выдержал и позвонил Бренде.
– Ну, хорошо. Теперь можешь злорадствовать. С полным правом.
– Я не хотела злорадствовать.
– А чего ты хотела?
– Чтобы ты понял, что ты со мной сделал. Умчался на своем джипе в туманную даль, а я осталась сидеть в канаве. В прямом смысле слова.
– Я тебя очень прошу, пожалуйста, отмени свое желание. Хочешь, чтобы я встал на колени?
– Нет, не хочу. Вообще-то я не жестокая… не такая, как ты. Убить живое существо и ничего не почувствовать! Ничего!
– Бренда, пожалуйста, отмени свое желание.
– Я не могу его отменить. Вернее, могу, но только используя еще одно волшебное желание. Вот мое второе желание: отныне и впредь дети больше не будут любить родителей.
– Ну ты и сука.
Вот так и вышло, что люди всех возрастов во всем мире перестали любить родителей. Но масштаб катастрофы был значительно меньше по сравнению с первым желанием, потому что таков естественный ход вещей: дети, как правило, неблагодарны и принимают родительскую любовь и заботу, как нечто само собой разумеющееся. Дети, которые еще не вышли из детского возраста, продолжали капризничать и не слушаться – как всегда. Дети, которые сами давно стали взрослыми и жили отдельно, продолжали откладывать на неопределенное завтра тот пресловутый звонок родителям, на который никак не могли сподобиться и безо всяких волшебных желаний. Миллионы людей поувольнялись с работы, куда устроились лишь для того, чтобы сделать приятное маме с папой. Производители поздравительных открыток полностью разорились. А сколько детей изничтожило своих родителей, чтобы скорей получить наследство! Счет таким случаям шел на миллионы. Суды во всем мире уже не справлялись с количеством дел об убийстве.
Барри позвонил Бренде.
– Ты победила.
– Мы с тобой не воюем. Я просто хочу, чтобы ты понял, что ты сделал со мной и с той бедной колли.
– О Господи! Ты все о том же! Бренда вздохнула.
– Ты и вправду редкостный мудак. – А потом она выпалила со злости: – Хочу, чтобы никто никого не любил.
Желание Бренды исполнилось. И у нее уже не осталось желаний, чтобы отменить это – последнее. Земля превратилась в планету одиночек – в планету Унабомберов, отшельников, затворников и мизантропов, людей, обреченных на одиночество в мире, где невозможно уединиться. В мире без надежды.
«Вот и славно, – подумала Бренда. – Пусть так и будет. Теперь все знают, каково было мне».
