Артемий Викторович выдержал еще одну паузу, думая о чем–то своем. Но, как мне показалось, сам он неоднозначно относился к подобным экспериментам на сцене. Явно считал это вынужденной мерой.
— Вот за счет этого, друзья мои, театр и выживал одно время, — с улыбкой вздохнув, сказал Иванов. — Энергии такие спектакли давали много, правда, стабильности было, наоборот, маловато. Слишком неоднозначные эмоции это вызывало у зрителей.
— Хорошо, что сейчас такого нет, — поморщилась Элечка.
— Кое–где все же практикуется, — возразил Костик.
— Не настолько откровенно, как раньше, — покачал головой режиссер. — Когда актриса в нижнем белье по сцене пробегает, это не считается. А тогда, повторюсь, именно голышом играли. И неважно, у кого какая фигура при этом и сколько лет.
Меня на этих словах аж передернуло. Наверное, хорошо, что в те времена я был еще ребенком, и неоднозначные постановки не могли отбить у меня чувство прекрасного. Зато теперь, став маской, я понял, для чего это было сделано. Иногда цель оправдывает средства. Даже художественные средства…
— Артемий Викторович, а телетрансляции спектаклей тоже для усиления порталов придумали? — неожиданно осенило меня.
Все остальные повернулись в мою сторону — Элечка и Костик с осторожным любопытством, а Ден с явным уважением. Видимо, мне удалось затронуть действительно интересную тему. А еще разговор помогал перестать фантазировать на тему, как к нам кто–нибудь подкрадывается.
— Хороший вопрос, Миша, — Артемий Викторович даже кивнул мне. — Трансляции спектаклей и специальные телевизионные постановки — это действительно попытка создать длительные устойчивые порталы, исправить классическую пару, где есть только сцена и антисцена. Но, увы, расстояние от сцены до зрителей, как и следовало ожидать, сыграло свою роль. Проходы на эту сторону получались еще слабее. Тогда Эфрос и Товстоногов попытались это исправить, решив, что зрительские эмоции тоже можно усилить с помощью техники. Для этого на антисценах устанавливали экраны, на которых шла трансляция происходящего в зале.
— Получилось? — с надеждой спросила Элечка.
— Увы, нет, — режиссер развел руками. — С одной стороны, усиление все–таки произошло, но, с другой, его оказалось недостаточно. В итоге этот способ признали убыточным, хотя практиковать его пытались вплоть до девяностых годов. А кое–кто из современных романтиков даже в начале нашего века. Опять же — увы, без особых результатов.
Артемий Викторович продолжал рассказывать, а в моей голове обрастала подробностями новая неизведанная вселенная. Трансляции спектаклей в кино, через интернет, радиопостановки — все это, как выяснилось, было придумано и лоббировалось масками, выходцами из иного мира. И что в итоге? Оказалось, что старая добрая театральная сцена, древняя как сам Феспид, была наилучшим способом пробить брешь между мирами. В комплекте с антисценой, конечно же.
— Видимо, у Глафиры Степановны возникли сложности, — закончив очередной внеплановый урок, режиссер посмотрел на часы и покачал головой. — Спектакль закончился четверть часа назад, даже со всеми накладками он не мог продлиться дольше. Так что, похоже, нам придется тут задержаться.
— На целый день? — спросил я, чувствуя, как по спине предательски стекает струйка пота.
— Да, будем ждать второго спектакля, — как ни в чем ни бывало ответил Артемий Викторович, всем своим видом показывая, что ничего страшного не произошло. — Завтра в шесть Северодвинская попытается вновь открыть портал, а до этого времени нам нужно найти место, где переночевать, и по возможности добыть немного еды.
От последней фразы у меня побежали по коже мурашки — что–то она совсем не вязалась с тем, что уже завтра мы вернемся домой. Но никто не стал указывать на это режиссеру, и я тоже промолчал. Идиллия вокруг нас словно бы подчеркивала его степенный уверенный настрой. А вместе с ним и мир вокруг не казался таким уж страшным. Долго прятавшиеся от гостей из параллельного мира сиреневые птицы с оранжевыми клювами осмелели и теперь сновали от одного редкого дерева к другому, сияло солнце, слегка иногда прикрываемое белыми облаками, а трава шелестела на легком ветру.
— Но, может быть, лучше остаться здесь? — все–таки не выдержал Денис. — Еда у нас есть, пусть и немного, я, если что, готов поделиться… Просто стоит ли рисковать?
— Я понимаю ваши опасения, — ответил режиссер, спокойно глядя на бородача. — Это опасная территория, переход может привлечь к нам внимание, запасов хватит даже на пару дней… В общем, кажется, что лучше затаиться и выждать, но это было хорошей стратегией, только пока мы ждали быстрого открытия портала. Настанет ночь, и нас в любом случае заметят. Запах расползется, хищник какой–нибудь набредет, в конце концов, необычное поведение птиц может привлечь чье–то внимание.
Режиссер ненадолго замолчал, и я уже совсем с другими чувствами посмотрел на красочных крылатых певунов. Вот же сволочи…
— Да и вы сами знаете, что единственный гарантированный способ пережить темноту — это найти укрытие и приготовиться хорошенько поработать оружием, — Иванов продолжал говорить о предстоящем сражении, словно это какая–то мелочь, а у меня от волнения начали ныть зубы. Никогда ведь не болели, а тут… Надо было срочно начинать делать хоть что–то, чтобы организм сосредоточился на деле, а не на страхе.
— Значит, пойдем к той бетонной коробке? — я вспомнил увиденное с кромки ложбины здание.
— Почти, — ответил режиссер. — Обычно любые серьезные строения с этой стороны патрулируют хутхэны, даже если они выглядят разрушенными. А перед нами, судя по типичному внешнему виду, предположительно лаборатория — и это очень серьезно. Более того, когда я однажды забирался так глубоко на территорию хутхэнов, мы столкнулись с целой стаей «дикобразов». Тех самых, которых вы уже видели на тренировке. Значит, и тут стоит ожидать кого–то не менее опасного.
— Мы справимся? — тихо спросила Элечка.
— Да, — решительно ответил режиссер и выразительно постучал ногой по каменной кладке. Звук получился довольно гулкий, и птицы почему–то его испугались, моментально разлетевшись прочь. — В том, что мы столкнулись с лабораторией, кроется не только опасность для нас, но и шанс.
— Там есть что–то ценное? — быстро спросил Денис.
— Вряд ли, уж слишком сильно разрушено здание, — покачал головой Иванов. — И дело не в этом. Такие лаборатории — это знак, что рядом находятся другие подобные здания, а также сопутствующая инфраструктура. Что–то вроде научных городков на Земле. И дорога, на которой мы сейчас стоим, должна вывести нас или к такой же лаборатории, или к пищевым складам, или просто к одному из разрушенных городов. А там и вовсе могут быть убежища с запасами продовольствия… Но для исследования городов наша группа, будем говорить откровенно, совершенно не подготовлена. Да и идти придется довольно–таки далеко. А еще не будем забывать, что все мало–мальски целые и полезные здания притягивают хутхэнов как магнит. Так что нам нужно будет найти что–то умеренно разрушенное, чтобы и тварей не приманить, и спокойно переждать ночь. Относительно, повторюсь, спокойно, конечно же.
