— Да, в этой песне только капля слез.
Ну, зачем же Фаина ты мне утёрла нос?
Если даже я тебе не гожусь, я свою забуду печаль и грусть,
А наша песня останется только нашей пусть
[19].
— А-а-а!! — оживившись, заорал Индус в притворном ужасе, зажимая уши. — Верните Овсиенку, пидорасы!
Серый засмеялся, вскочил и начал выплясывать, подпевая «пидорасам» самым противным голосом, на который только был способен:
— Фаина, Фаина, Фаина, Фаина, Фай-на-на! Фаина, Фай-на-на, ах, люблю тебя Фаина-Фаина!
— Ши-на-най-да-опа, Опаши-на-най! Ши-на-най да ши-на-най, Опаши-на-най!! — заголосил Индус, гримасничая.
Допевали они хором:
— Фаина, Фаина, Фаина, Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фай-на-на, ах, какое имя Фаина-Фаина!
В дверь постучали. Серый пошёл открывать, уже зная, кто стоит за дверью. Только Челло не барабанил как Малой, не бил кулаком как Индус, а выстукивал костяшками пальцев первые такты мелодии песни «The Mamas and the Papas» про чувака, который собрался в Сан-Франциско и забыл украсить свой хаер цветами.
— Салют! — Челло был на удивление бодр и весел. — Вы чего орёте как загашенные? На первом этаже в подъезде слышно.
Он прошёл в комнату, уселся верхом на стул, весело подмигнул Индусу.
— А тебя колышет? — немедленно завёлся Индус. — Чё вообще привалил? Работы нет, воды нет, растительности нет. Роботы заржавели. Все, свободен.
— Не пыли, — примирительно попросил его Челло. — Я не к тебе пришёл.
Индус поднялся, сверху вниз посмотрел на сидящего Челло, скорчил брезгливую физиономию и двинулся в прихожую.
— Ты куда? — поинтересовался Серый.
— От вас подальше, — отрезал Индус. — Заколебали ваши эблища.
— Почаще смотрись в зеркало, мой друг! — ободряюще посоветовал из комнаты не умеющий промолчать вовремя Челло.
— Сам туда смотри, гомик! — ответил Индус, обуваясь.
— Ну что ты, — радостно парировал Челло. — Я чту завет Джона Осборна и никогда не верю зеркалам и газетам.
— Э, хорош! — вмешался Серый. Он знал, чем все может закончиться. — Индус, ты же пожрать хотел?
— Перехотел. Домой пойду, мамка котлеты должна была нажарить.
Входная дверь распахнулась — на пороге стоял сияющий Малой.
— Короче, сейчас такое кино смотрел! Американское! — затараторил он и шагнул в квартиру. — Зашибенское! Там…
Малой был фанатом видео. Все свободные деньги он тратил на видеосалоны и смотрел все подряд — боевики, комедии, мелодрамы, мультики и даже артхаусные фильмы неизвестных режиссёров Бог весть как попавших в Средневолжск на заезженных «вэхээсных» кассетах. При этом ему нравились далеко не все фильмы, но он все равно упрямо досматривал до конца даже откровенную «парашу» и не уходил из опустевшего зала видеосалона, пока не заканчивались титры.
Но сегодня, по словам Малого, фильм был именно что «зашибенский» и он с сияющим лицом рассказывал о нём, переводя взгляд с Серого на Индуса, с Индуса на Челло, а с Челло обратно на Серого, словно бы желая получить не просто внимание, но и горячее одобрение:
— Там, короче, один чувак, ну, ковбоец, с петлёй на шее сидит на лошади, понял? А другой такой целится в него из винчестера. И когда судья того, ковбойца, уже вешать сбирается — ну, лошадь погнать, чтобы он повис, этот — хобана! — стреляет, понял? Тыщ! И верёвку перестреливает. И тот такой ускакивает. А деньги другому ковбойцу, с винчестером, уже за первого заплатили и они оба уезжают в пустыню и в следующий городок едут. И там опять Блондинчик того, плохого ковбойца, сдаёт ментам… ну, шерифу, и его опять вешают, и он опять тыщ! — верёвку перебивает. Во бизнес!
Индус усмехнулся.
— Херовый бизнес. Однажды снайпер твой промахнётся. Или осечка.
— Это в жизни, — сказал Серый. — В кино никто не промахивается когда надо.
— Мы — как они, — нахмурившись — его рассказ не оценили, — буркнул Малой и потыкал пальцем в Серого и Индуса.
— Поясни, — лениво попросил Индус. Он стоял в одном ботинке, держа второй в руке.
— Ну, злой, добрый и плохой, — сказал Малой.
Индус немедленно врезал ему свободной рукой по затылку, врезал так, что волосы у Малого встали венчиком.
— Ты чё, ты чё? — плаксиво заорал Малой, привычно отскочив в сторону. — Дурак что ли?
— А почему я злой или плохой? — резонно спросил Индус.
— Почему ты? — Малой захлопал белёсыми ресницами.
— Потому что добрый — это точно ты сам, — пояснил Серый.
Малой засопел и опустил глаза. Он всегда так делал, когда его уличали в чем-то или он был не прав.
— Это фильм Сержио Леоне. «Злой, добрый, плохой» или, в другом переводе, «Хороший, плохой, злой», — подал голос Челло. — Квинтэссенция всех вестернов. Американцы называют такие фильмы «спагетти-вестерн».
— Почему? — хором спросили Индус и Малой.
— Потому что Сержио Леоне — итальянец, — непонятно пояснил Челло.
— Это как в анекдоте, — сказал Серый. — Едут по пустыне русский, татарин и еврей…
— Ну и кто из нас еврей? — нахмурившись, перебил его Индус. — Кто русский и татарин, я понял.
Малой тем временем прошёл на кухню, набил полную варежку варёной картошки и вернулся, шумно чавкая и досаливая прямо во рту.
— Они там золото нашли, — невнятно сообщил он, продолжая жевать. — Много. Чепушило один, Билл Карсон, его спрятал в могиле… И музычка такая чёткая…
Малой попытался воспроизвести «музычку», но у него получилось только издать какие-то дикие звуки и насорить на линолеуме вылетевшей изо рта картошкой.
— Вот ты эбалай, — с усмешкой оценил музицирование Малого Индус.
— Эбонитовый, — посмотрев на замусоренный пол, подтвердил Серый.
— Кстати, на то золото, что Блондинчик изъял из могилы с надписью «Неизвестный», — поделился всезнающий Челло из комнаты, — можно было купить особняк в Нью-Йорке, ранчо в Аппалачах, завод по производству кожаной обуви и осталось бы ещё на кругосветное путешествие на собственной белой яхте.
— Я тоже так хочу, — прошамкал Малой и повернулся к Серому. — Серёг, а ты хочешь белую яхту? И коттедж…
— Банан на ухо ему, — как-то зло усмехнулся Индус. — У него вон куртафан семисезонный, какая нахрен яхта.
— Я куплю, — вдруг сказал Серый, упрямо выпятив подбородок. — «Девяносто девятую», куртак битой кожи с американским флагом на спине и катер. Буду по Волге до Казани гонять. И на острова в Камском устье. А чтобы не работать, ларёк открою. Два.
