Я хотел погладить ее руку. Ди-Ди ее отдернула.
– Мне надо домой.
– Погоди…
– Роджер, я такая… старая!
– Сегодняшний вечер должен был вернуть тебе молодость. Хотя бы ненадолго.
Она положила двадцатку под стакан с водой.
– Все, что связано с прошлым, только напоминает мне о старости.
В окно я видел, как Ди-Ди села в машину и уехала. Потом я вдрызг напился.
«Шелковый пруд»
Глория сидела в своем будуаре, похожем на преувеличенно розовый бред голливудского режиссера 30-х годов. Ни одной твердой поверхности не было в этой комнате – всюду ковры, бархат и страусиные перья. Удушливо пахло фиалками и туберозой, словно под диваном или за шторами прятались груды гниющих цветов.
Глория никак не могла подобрать помаду. Тишина сводила ее с ума. Когда, черт возьми, позвонят в дверь?
Она прикоснулась к левому боку. Селезенка была распухшая и чувствительная. К счастью, в колледже Вассара им читали краткий курс анатомии, и Глория знала: селезенка не так уж необходима для жизни. Она выполняет защитную функцию – разрушает отжившие эритроциты и вообще чистит кровь от всякой дряни, но не имеет выводного протока.
Распухшая селезенка – что бы это значило?
Глория осмотрела свою артиллерию помад. Раньше мама то и дело выбрасывала всю ее косметику, и это страшно ее злило. Выйдя замуж, Глория вообще перестала что-либо выкидывать. Как-то раз Стив пошутил, что ее туалетный столик напоминает гримерную мюзикла «Кошки». В наказание Глория несколько месяцев не подпускала его к себе.
«Увядающая роза». Отлично.
Она поискала салфетки, чтобы вытереть старую помаду, но те закончились. В ящике комода с прошлой весны валялось несколько использованных. Сгодятся – за это время все микробы уже наверняка вымерли. Глория вытерла губы, глотнула джина и подумала о сегодняшних гостях, молодом ученом с женой. Этот юнец умудрился написать книгу, которая вышла огромным тиражом и получила множество чудесных отзывов. Привлекательный, умный; жена – красавица и богачка. Стив зверел при одной мысли о нем. Глория предвкушала дивный вечер.
Она посмотрела на пустую коробку «Клинекс». А как «Клинекс» будет во множественном числе? «Клинексы»?
Звонок все молчал.
Тишина не давала Глории покоя из-за одной радиопередачи. Оказывается, первое, что слышит новорожденный – это тишина. Все девять месяцев он прожил среди звуков: где-то рядом билось сердце матери, открывались клапаны, туда-сюда переливались жидкости. А тут – раз! – и ничего. Новый мир, лишенный всего привычного. Кто это придумал?!
Младенцы…
Дети…
Сейчас некогда об этом думать.
Глория посмотрела на себя в зеркало и поджала губы, покрытые «Увядающей розой». Я бы легко могла быть Элизабет Тейлор, родившейся примерно в 1972-м и три недели назад забросившей строгую диету.
Позвонили в дверь.
Бетани
Ладно, Роджер, слушай.
Мою лучшую подругу звали Бекки Гарнет. Как-то раз она не пришла в школу, а через месяц умерла от жуткого рака желудка, который иногда случается у девочек. Умерла?! К тому времени я уже знала, что люди могут исчезнуть – выйти за сигаретами и не вернуться, – но умереть?! Бекки?
А потом в моей жизни было пять лет смерти. Погибли оба моих дедушки (авария; отказали почки), моя сводная сестра (раны, не совместимые с жизнью, нанес ей бывший парень, которого потом посадили на тридцать лет); бабушка (эмфизема); любимый учитель музыки мистер Ван Бурен (авария на 99-м шоссе); Курт Кобейн; обе мои кошки (Джинджер и Снежинка); два моих друга, Крис и Марк, которые обкурились ганджи вперемешку с «ангельской пылью» и утонули в отстойнике рядом с местным полем для мини-гольфа; мой сводный брат Девон (повесился); и, наконец, моя странная, веселая, чудаковатая тетя Полетт. У нее очень быстро развился рак груди, и те деньги, что мы заработали на мойке машин и отправили в онкологический центр, ее не спасли. Тетя ускользнула в небытие – никакой драмы, сплошная тишина.
После всей этой смерти, смерти, смерти, смерти мне начали сниться сны о покойниках – и гораздо чаще, чем о живых. Сперва я испугалась, что столько времени провожу в компании мертвецов, а потом решила, что это уже снобизм чистой воды. Почему мы должны отдавать предпочтение живым? Мертвых никто не воспринимает всерьез. Представь, что снилось людям среднего возраста в прошлом веке. Сдается, там не было ни одного живого человека, сплошь покойники. Мы забываем, что старость – это такое же изобретение, как электричество или противозачаточные таблетки. Жить долго – против природы. Господь или Кто-бы-там-ни-было не хотел, чтобы всюду ошивались бессмертные девяностолетние старики, а если и хотел, то не придумал разумной причины: нельзя жить просто ради того, чтобы жить.
Мое мнение? Люди скоро умрут. В моем мире они только и делают, что умирают – я статистический урод. Большинство молодых вообще никогда не сталкивались со смертью, а я – сколько угодно.
На прошлой неделе Кайл спросил, почему я поклоняюсь дьяволу или как там это называется. Сперва я хотела послать его куда подальше, а потом подумала: вдруг он чем-то обеспокоен? Оказалось, у него умерла бабушка, и теперь он не знает, как с этим мириться. Ты говорил, что в беде люди редко обретают веру – что ж, вот тому доказательство. Я спросила, что он думает о жизни после смерти. Похоже, Кайл решил, будто смерть – это такой курорт, где все уже сделано за тебя, остается лишь лечь и подчиниться режиму.
Я не согласна.
Большую часть времени я хочу умереть. Было бы приятно знать, что все жизненные уроки, которые тебе предстояло выучить, закончились, и можно спокойно отдохнуть. Мне кажется, наши души для этого и предназначены.
Расскажу тебе об одном случае. Как-то раз я гостила у Кэтти, что живет рядом с нами – после развода она отхватила у мужа дом и устроила во дворе небольшой прудик с рыбками. Эта Кэтти на первый взгляд дура дурой, но на самом деле она очень умная и сильная. Так вот, она сказала: «Пруд – экосистема и должен обойтись своими силами, если я вдруг улечу на недельку в отпуск». Для этого она посадила в него здоровенных улиток, которым полагалось чистить экосистему. Знаешь, я никогда так долго не наблюдала за улитками! Просто лежала на животе, глядя в воду – она была темная, но не слишком, будто кофе без кофеина, – и смотрела, как эти твари ползают по камням на закругленном бетонном дне пруда.
Потом мне пять ночей подряд снились улитки. Они ползали всюду. Только это было не противно, а естественно – ведь улитки и должны ползать.
К чему я это говорю. Если сложить все время, что я провела у телевизора, получится лет пять, не меньше. И хоть бы раз мне приснился сон про телевизор! А тут я пять минут глядела на улиток и потом неделю видела про них сны.
