Тут император вспомнил, что в спектакле уже без его присутствия должны показать танцы юношей из далёкой Вифинии, и сказал:
— Наш умиротворённый Восток. Они заслужили, чтобы с ними хотя бы поздоровались.
Впервые велев германскому эскорту подождать снаружи, император свернул в длинный криптопортик — построенную Манлием изящную галерею с каменной картой империи, — чтобы встретиться с теми молодыми артистами.
Кассий Херея и Сабин, издали следившие за его передвижениями, видели, как он зашёл в слабо освещённое помещение, а также с удивлением констатировали, что германская охрана не последовала за ним. Император остался в полном одиночестве. А для заговорщиков это был последний день.
— Сейчас! — прошипел Херея. — Момент настал. Сейчас!
Но ещё мгновение они пребывали в нерешительности, чуть не задыхаясь от того, что предстояло совершить. Тем временем в атрии появились сановники, незаметно покинувшие представление, и кто-то тихо спросил:
— Где Каллист?
Всего мгновение назад Каллист шёл рядом с императором, а теперь исчез — это смахивало на предательство. В порыве отчаянной решимости Кассий Херея двинулся вперёд и исчез в галерее.
Остальные видели, что император на ходу обернулся и посмотрел назад. Все затаили дыхание. Император узнал префекта и продолжал спокойно шагать. Херея шёл следом, но между ними оставалась большая дистанция.
В приливе тревоги кто-то спросил:
— Где же германцы?
Ему шёпотом ответили:
— Он сам оставил их снаружи...
Между тем Херея шёл за императором всё более поспешными шагами. Заговорщикам казалось, что его подошвы производят нестерпимый шум. Император тоже, как всегда, шёл быстро и больше не оборачивался. Подсматривающие затаили дыхание. Мощная тень Хереи бесшумно, как зверь, с занесённой рукой метнулась к императору и по рукоять вонзила нож в спину. Император потерял равновесие и явно зашатался. В головах заговорщиков молнией мелькнула мысль: «Он ранил его, теперь нужно добить!»
Но император удержался на ногах и обернулся. Безмолвная тень Кассия Хереи снова подняла руку, но молодой император быстро уклонился. Послышалось, как он пытается закричать. Гай Цезарь попятился, и донёсся его сдавленный голос:
— Что ты делаешь?
Херея умел убивать, он в жизни не делал ничего другого, но префект был тяжеловесной громадиной, а император был молод, и ему требовалось всего лишь добраться до конца галереи.
— Зарежь, зарежь его скорее! — пыхтел Азиатик.
Неожиданно император с силой оттолкнул Херею, так что тот ударился о стену, и второй его удар поразил воздух.
— Он промахнулся, — простонал кто-то. — Уходим.
Все видели, как император метнулся к выходу из галереи, а оттуда навстречу бросился какой-то офицер. Все в ужасе окаменели, но тут же увидели, что офицер бросился не на помощь, а чтобы добить его: он направлял на него свой нож. И на таком близком расстоянии императора уже ничто не могло защитить.
Наконец двое нападавших сблизились, и он оказался зажат между ними.
— Не убежит, — сквозь зубы проговорил Азиатик.
Теперь двое убийц двигались осмотрительно, с беспощадной уверенностью, что жертва попалась; так ведут себя при охоте на медведей и кабанов.
Луч света упал на лицо второго из нападавших — это оказался лютый Юлий Луп; он улыбался, держа клинок. Император руками попытался отодвинуть его, чтобы проскочить в атрий, но у него не оставалось надежды — там тоже никого не было. Клинок Юлия Лупа вошёл горизонтально, по-предательски, не как на войне, а как в драке, на уровне живота. Император согнулся, а сзади Херея нанёс ещё один удар, со зверской силой, так что его колени подогнулись. И Гай Цезарь, третий римский император, упал на колени, а потом рухнул ничком на пол.
Его больше не трогали. Его руки распластались. При падении кольцо-печатка соскользнуло на мраморный пол, и подвижная оправа с оком Гора повредилась. Внезапно изо рта императора потоком хлынула кровь и растеклась по полу. Двое убийц неподвижно смотрели на свою жертву.
Херея профессиональным тоном тихо проговорил:
— Готов.
А в атрии Валерий Азиатик с грозной твёрдостью негромко скомандовал:
— Все уходим.
Все молча повиновались и спешно рассеялись. Больше голосов не слышалось. Никто не появлялся.
Но тут раздался вопль Милонии:
— Я люблю тебя! — и этот звук эхом отразился от стен.
Стремительно вбежав, она бросилась на колени над лежащим телом, обняла его и, увидев кровь, схватилась за голову.
— Я всегда тебя любила, даже когда ты меня не видел, слышишь?.. Я уйду с тобой.
Она гладила его волосы и пыталась заглянуть в лицо.
Херея замер, растерянно глядя на это зрелище, потом приказал Юлию Лупу поскорее зарезать ведьму, опаснейшую жену убитого императора. Её ударили в плечо, но она не заметила и, стоя на коленях, продолжая разговаривать только с ним, ласкала его окровавленными руками.
— Я люблю тебя и буду любить даже через шесть тысяч лет...
Херея заорал, что она спятила.
— Да заткни же её!
Юлий Луп нагнулся над женщиной, схватил левой рукой спутанные волосы и, со всей силы потянув, запрокинул ей голову и обнажил горло. И когда из глубины последнего вздоха она снова простонала: «Я люблю тебя», он хладнокровно, по самую рукоять, вонзил сику — короткий кинжал убийцы — под левое ухо, а потом молниеносно провёл острым, как бритва, клинком до правого. Голос перешёл в бульканье, хлынула кровь. Кинжал ткнулся в кость нижней челюсти под ухом, и Луп лёгким, чуть ли не изящным движением вытащил окровавленный клинок, одновременно сильной левой рукой швырнув труп на пол.
Убийцы смотрели на последнее подрагивание рук, полуоткрытые губы, закатившиеся глаза, на кровь, растекавшуюся огромной лужей по блестящему мрамору.
— Ещё остался маленький ублюдок, — вдруг проговорил Херея, словно они забыли нечто важное.
Юлий Луп вытер клинок о шёлк кресла, вложил его в ножны и, не глядя в лицо Хереи, ответил с наглым спокойствием подчинённого, демонстрирующего большую предусмотрительность, чем начальник:
— Уже распорядился.
Действительно, через мгновение появился исполнитель и доложил:
— Ей размозжили голову о стену. Лягушонок. Голова раскололась, как яйцо. Все мозги на стене...
Херея прервал его:
— Пошли! Он мёртв. Сюда идёт народ. Уходим.
Обернувшись, он увидел бегущего к ним с вытянутыми руками молодого Геликона и процедил сквозь зубы:
— Египетская собачонка.
Другие видели, как он выходит, и раз в руке у него был нож, смерть жертв не вызывала сомнений. Херея подождал, пока Геликон подбежит, но тот не смотрел на него, а видел только императорские одежды на полу и тело в них, и лужу тёмной крови на мраморных плитах. Херею оставалось лишь твёрдо протянуть навстречу клинок, и юноша, раскинув руки, без звука сам напоролся на вошедший по рукоять нож.
