— Я опаски ещё в жизни, купец, не испытывал, докладывал тебе кажись об этом… Не Ивану Кольцу опасаться кого, а его опасаться надобно, — как-то естественно просто прозвучала в устах есаула эта хвастливая фраза.
— Что нам о том препираться с тобой? Выкладывай лучше дело, добрый молодец. С чем вы к нам прийти надумали?
— Вот это слово твоё, купец, правильно. Сейчас всё тебе выложу, по душе, по совести…
— Садись, — сел на лавку Семён Иоаникиевич.
— И постоим перед твоей милостью…
— Чего стоять? В ногах правды нет. Садись…
— Коли приказываешь… Гость, известно, невольник…
Иван Кольцо сел рядом с хозяином.
— Говори, добрый молодец, а я послушаю.
Иван Кольцо откашлялся и начал:
— Вот оно что, купец, надоело и мне и атаману разбойничать. Прискучило дело это… А об вас, купец, слухом земля полнится, что житьё у вас вольное, без воевод, подьячих и приказных, только одна лиха беда — соседи дикие, беспокойны, ну да нам-то они и на руку, и решили мы с атаманом ударить вам челом с просьбицей… Отрежьте нам землицы, лесу на избы пожалуйте, кое-что из хозяйства для пропитания, построимся мы и заживём тихо, мирно, никого не тревожа, а как придут из-за гор гости нежданно, татарва поганая, остяки или вогуличи, то с ними мы начисто разделаемся, будут нас долго помнить нехристи… Оберегать, значит, вас будем в оплату за милость. И вам и нам хорошо будет… Вот и сказ весь.
Иван Кольцо замолчал. Семён Иоаникиевич сидел в глубоком раздумье. Предложение Ермака было более чем кстати. Земли у Строгановых жалованной глазом не окинешь, а защиты, почитай, никакой нет. Есть служивые люди, да что в них толку? Мужичьё, трусы, увидят со стрелой татарина или вогуляка и драло, пищали побросают, врассыпную ударятся, прямо вахлаки. Есть и удальцы между ними, да немного, и их приходится посылать со стругами в Астрахань. Вот и теперь Мещеряк с отборными людьми где-то запропастился, давно бы вернуться следовало, а его нет как нет. А недавно тут налетели татары и разграбили один посёлок начисто. Вот тут поди и пушки есть, и пищали, на всех московских стрельцов хватило бы, а людей нет, чтобы с ними управиться.
Ермаковы люди-то золото, удалец, чай, к удальцу, по есаулу видать, но только грозна и царская грамота, в ней беглых людей принимать заказано под страхом опалы царской и отобрания земель… Далеко, положим, от Москвы, доведают ли? Да слухом земля полнится: один воевода пермский по наседкам отпишет в Москву всё в точности, да ещё с прикрасою. Такую кашу наваришь себе, что и не расхлебать её.
Такие мысли неслись в голове Семёна Иоаникиевича.
— Что же, купец, долго думаешь?.. Коли есть на то твоё согласие, по рукам давай бить, укажи землю — мы туда напрямик и двинемся… Внакладе не будешь. Все протоки за убытки отработаем.
— Не в том дело, добрый молодец, не за землёй, лесом и хозяйством остановка — всего этого у нас — достаточно, и по душе мне челобитье ваше, да как на это решиться, не ведаю…
— В чём же дело?
— Препона есть…
— Какая?
— Царём нам в грамотах заказано принимать беглых, вольницу…
— Какая же мы вольница? Прежде были, а на землю сядем, такие же будем, как и все, — возразил Иван Кольцо.
— Всё-таки опаска есть…
— Уж больно ты, купец, опасливый.
— Да и хозяин я здесь не один… — сказал Строганов. — Племянники у меня есть, двое, все мы трое хозяйствуем… Надо с ними погуторить, что они скажут…
— И то ладно, — согласился Иван Кольцо.
Семён Иоаникиевич ударил в ладоши. На этот своеобразный зов явился Касьян.
— Вот что, — отдал приказание вошедшему Семён Иоаникиевич, — отведи ты Ивану Ивановичу, — он рукой указал на Ивана Кольцо, — с его молодцами горницы, напои, накорми, угости гостей досыта. А завтра мы с тобой, добрый молодец, порешим это дело неповоротливо.
С последней фразой Строганов обратился уже к Ивану Кольцо.
— Слушаю, батюшка Семён Аникич, слушаю, — ответил Касьян поклоном. — Пойдём, добрый молодец.
Иван Кольцо, откланявшись, вышел из горницы в сопровождении Касьяна. Семён Иоаникиевич, не откладывая дела в долгий ящик, прямо прошёл к племянникам и передал им предложение Ермака Тимофеевича. Те с пылом молодости ухватились за этот случай.
— Чего тут, дядюшка, раздумывать? — заметил Никита Григорьевич. — Сам Бог посылает нам таких людей… Государь опалился бы на нас, кабы вольница разбойничала, а то она смирно сидеть обещает и его же людишек оберегать.
С этим мнением согласился и Максим Яковлевич.
— Да и где Москве доведаться? Далеко она… — заметил он.
— Этого не говори… Воевода-то пермский поближе, дознается и отпишет, — сказал Семён Иоаникиевич.
— А почему узнает воевода, какие у нас люди поселились? На них ведь не написано, что они беглые.
— Это-то так, да и нужны нам людишки действительно… — сдался старик Строганов.
— Что и говорить, как нужны! Вестимо, согласиться надо, — в один голос сказали Никита и Максим.
На том и порешили.
VIII
На новой стройке
Ермак Тимофеевич не заставил себя долго ждать. Через несколько дней он с сотнями своих отборных удальцов прибыл в «строгановское царство». Вместе с есаулом Иваном Кольцом он ранее явился к Семёну Иоаникиевичу Строганову, принявшему их уже вместе со своими племянниками, и повторил перед ними своё и своих удальцов желание бросить разбойное дело и послужить делу русскому — охране рубежа России от неверных и диких соседей.
Семён Иоаникиевич повторил от своего лица и от лица племянников согласие принять на сторожевую службу Ермака и его людей, отвести им земли и отпустить дерева для постройки изб и хозяйственного обзаведения. Как на отведённую новым поселенцам землю, он указал на местность, лежащую за старым посёлком.
— Тут и храм Господен будет вам поблизости, может, и помолиться вашим грешным душенькам захочется.
— Это-то, купец, правильно, давно мы не молились, — заметил со вздохом Ермак Тимофеевич.
— Где же люди-то ваши? — спросил старый Строганов.
— Люди тут поблизости, через час могут быть здесь, коли прикажешь.
— Что же, ведите с Богом, утро погожее…
Разговор происходил ранним утром.
— Может, встретишь нас, Семён Иоаникиевич, — спросил Ермак, — окинешь своим хозяйским глазом слуг своих?
— Встречу, вместе с племянниками встречу, дорога-то мимо усадьбы идёт… — отвечал Семён Строганов.
Ермак и Кольцо, отвесив по низкому поклону, вышли.
— Славный парень, — похвалил Семён Иоаникиевич, обращаясь к племянникам по выходе Ермака. Последний действительно произвёл на него хорошее впечатление.
