— Экая бесчувственная! — решили те.
Антиповны не было в рукодельной. Её старческий голос доносился из соседней комнаты — она рассказывала сказку за сказкой рассеянно слушавшей её Ксении Яковлевне.
— Довольно, няня, — сказала та, когда старуха окончила сказку о добром ласковом витязе и распрекрасной царевне, приключения которых благополучно окончились свадьбой. Антиповна там была, «мёд пила, по усам текло, а в рот не попадало». — Уж и расскажешь ты, чего и быть не могло… Где у тебя усы-то?
— А это, светик мой Ксюшенька, уж такая присказка, из неё, как из песни, слова не выкинешь…
— Позови-ка ко мне Домашу, — сказала Ксения Яковлевна. — Да и пора девушкам кончить работу, пусть погуляют…
— Кончить такую рань? Что ты, касаточка. За летний день они ещё много наработают.
— Чего там, успеют… Пусть погуляют.
— Твоя хозяйская воля, — недовольно отвечала старуха, — только это не годится, чтобы они шалберничали. И так управы с ними нет, с озорными.
— Молоды они, нянюшка.
— Что же, что молоды, не сорви же головам быть, коли молоды. Да и спешно теперь у нас…
— Какая спешка?
— Известно, спешка. Надо тебе приданое готовить. Не ровен час, жених приедет, тебя на Москву отправлять надо. Ох, мало у нас наготовлено…
— Ты опять за своё, няня! — с укором сказала Ксения Яковлевна.
— Что за своё? Известно, вся хворь твоя от этого, замуж тебе пора, вот те и сказ, так я и доложила Семёну Аникичу… Он, дай ему Бог здоровья, меня, старуху, послушался, слышь, гонца послал в Москву с грамоткой…
— Знаю, знаю, что это твоё дело, — с ещё большим упрёком в голосе произнесла Ксения Яковлевна.
— Известно, моё, я и не отказываюсь. Для твоей же пользы постаралася. Думаешь, легко моему сердцу, что ты на глазах моих изводишься?..
— Так помочь этим думаешь? — со вздохом спросила девушка.
— Известно, помочь… А то что же? — воззрилась на неё Антиповна.
— Ничего, я так…
— Ой, Ксюша, Ксюша, таишь ты что-то от своей старой няньки… Грех тебе…
— Что ты, что ты, нянюшка, ничего не таю я, это тебе так показалося.
— Ох, таишь, Ксюшенька, говорит мне моё сердце-вещун. Всю правду-матушку выкладывай…
Старуха остановилась и пытливо посмотрела в глаза питомице. Та выдержала этот взгляд.
Антиповна пошла из горницы, качая укоризненно головой и ворча себе под нос:
— Домашка, чай, всё что ни на есть начистоту выкладывает… Попытать разве девку, да не скажет, кремень…
Она вышла в рукодельную, освободила, согласно желанию Ксении Яковлевны, от работы сенных девушек, радостно повскакавших из-за пяльц, и обратилась к Домаше:
— А ты, егоза, иди к хозяйке…
Домаша это сделала бы и без зову, хотя ей была тяжела предстоящая беседа с Ксенией Яковлевной. Она ничем не могла утешить её и даже, как ей в то время казалось, потеряла возможность исполнить её поручение. Сердце её томительно сжималось. «Как-то примет она эту неудачу?» Домаша поспешила к ожидавшей её Ксении Яковлевне.
Она застала её сидящей на скамье с опущенной головой. Последняя беседа с нянькой, где девушка должна была ломать себя, чтобы не выдать свою тайну, донельзя утомила её. Она прислонилась спиною к стене, у которой стояла, в полном изнеможении, с закрытыми глазами.
Домаша испугалась.
— Что с тобой, голубушка, Ксения Яковлевна? — воскликнула она, подошедши к лавке.
Та встрепенулась и открыла глаза.
— Ах, Домаша, это ты…
— Я-то, я, а с тобой что же это, моя касаточка? Знать, расстроила тебя Антиповна.
— Нет, не то, Домаша. Начала она опять меня пытать женихом своим да свадьбою…
— Ишь, старая, сделала дело, уж и молчала бы, — заметила Домаша.
— Уехал Яшка? — спросила Ксения Яковлевна.
— Уехал уж теперь, наверное. С час, как я его видела, сказал, что сейчас же едет…
— А-а-а… — протянула Строганова.
— Только вот что, голубушка, Ксения Яковлевна, посылала я его к Ермаку-то… Только незадача вышла…
— Посылала?.. Ну что?.. Говори прямо… Не бойся.
— Да что? Ничего…
— И не думает он обо мне, и в мыслях не имеет? — вздохнула Ксения Яковлевна.
— Не то, голубушка, не то…
— А что же?
— Запропастился он куда-то из посёлка… Не нашёл его Яшка. Весь посёлок избегал, есаула встретил, Ивана Ивановича, так тот сказал ему, что ушёл-де атаман неведомо куда… Так и не мог Яшка повидаться с ним. В том и незадача…
— Значит, не судьба, — грустно улыбнулась Строганова.
— Нет, я что ни на есть, да придумаю.
— Не надо, брось, говорю… — настойчиво повторила Ксения Яковлевна.
В голосе её послышались раздражительные ноты.
— Хорошо, хорошо, не надо так не надо, — ответила Домаша.
— Расскажи лучше, как ты со своим простилася…
— Наше прощание недолго было.
— Плакала?
— Нужда была плакать… Глаза, чай, свои, некупленные, — делано спокойно заявила Домаша.
— Какая же ты бесчувственная! А он что, чай, не рад, что и послали?..
— Говорил, что неволей едет, да врёт. Чай, самому в Москве погулять лестно…
— Что же он говорил-то?
— Да ничего, обещал гостинцев да обнов привезти…
— А о свадьбе?
— Приеду, говорит, поклонюсь Семёну Аникичу, за заслугу мою, что гонцом в Москву ездил. Может, Бог даст, и смилуется…
— Конечно же, я и сама попрошу за вас дядю. Он мне не откажет, всё сделает.
— На этом благодарствую, Ксения Яковлевна.
Обе девушки встали, прошлись по горнице и подошли к тому самому окну, около которого обыкновенно стояла Ксения Яковлевна. Их внимание привлекло необыкновенное оживление, царившее в посёлке. Всё население его высыпало на улицу, собралось в одно место и о чём-то горячо рассуждало.
Толпа разделилась вскоре на две равные половины: одни двинулись из посёлка, а остальные стали расходиться по домам.
— Что бы это значило? — задала вопрос Ксения Яковлевна.
— Уж не знаю, что у них там деется, — отвечала Домаша.
Она продолжала стоять у окна, хотя посёлок принял уже свой обычный вид, только дальше в степи виднелась удалявшаяся группа людей.
— Глянь, Домаша, это он! — вдруг воскликнула Ксения Яковлевна, указав на бежавшего во весь опор по посёлку мужчину.
— И впрямь он, Ермак! — согласилась Домаша. — Куда это он?
