— Не человек это, кажись, атаман…
— А кто же там?
— Баба.
— Баба?.. — спросил Ермак и, вглядевшись внимательно в движущуюся фигуру, сказал: — И верно, баба.
— Так как укажешь, атаман?
— Тащи сюда. Коли баба, не тронь, живьём достань, неча рук марать казацких о бабу…
— Слушаю, атаман…
Казак быстро сбежал в лощину и подошёл к таинственной фигуре. Та, видимо, заметила его, но не сделала движения к бегству. Она даже остановилась. Казак стал что-то говорить ей. Ермаку Тимофеевичу и казакам было видно всё, но не было ничего слышно.
— С кем он там лясы точит? — нетерпеливо сказал Ермак.
— Глянь, атаман! Он направился с ней осматривать остальных мертвецов.
— И то верно…
Действительно, казак шёл уже рядом с фигурой и вместе с ней наклонялся над мёртвыми, некоторых он даже клал на спину.
— Что за чертовщина такая!
— Что он там делает?
— Кумился он, что ли, с ней?
— Может, красотка, так влюбился…
В этом смысле высказывались казаки.
— Чего он там с ней лодырничает? — вышел из себя Ермак и свистнул.
Молодцеватый свист гулким эхом отозвался в лощине. Казак расслышал вызов. Он — видно было по жестам — стал торопить фигуру. К тому же она закончила осмотр мертвецов: вот наклонилась над последним и направилась к горке.
— Дружно идут…
— Словно жених с невестой…
— Али муж с женой…
— Увидим, какая такая краля!
Этими насмешливыми замечаниями встретили казака и фигуру. Вот они вошли на горку. Свет от костров осветил спутницу казака. Это оказалась высокая, худая женщина с чёрными, с сильною сединой волосами, космами выбивавшимися из-под головной повязки, и смуглым, коричневым лицом. Она была одета в бывшую когда-то синего цвета холщовую рубаху с длинными рукавами, без пояса; ноги были обуты в оленьи самодельные башмаки мехом вверх. На ней накинута была потёртая от времени шкура горной козы. Сколько ей лет, сказать было трудно. Может быть, сорок, а может быть, и все шестьдесят.
— Убил бобра…
— На ловца и зверь…
— Вот так краля!
Этими возгласами встретили казаки приведённую из лощины женщину. Казак направился к костру, у которого сидел Ермак.
— Чего ты там с ней якшался? — пробурчал тот.
— Больно слёзно умоляла меня искать…
— Кого искать?
— Мужа её.
— Мужа? А как ты с ней гуторил-то?
— Да она, атаман, говорит нашим языком.
— Вот как!
Ермак бросил сверкающий взгляд на женщину, стоявшую рядом с казаком.
— Ты кто такая?
— Известно кто… Человек.
— Баба?
— Баба.
— Как здесь оказалась?
— За мужем шла.
— А кто твой муж?
— Махмет.
— Нехристь.
Женщина не отвечала — она, видимо, не знала этого слова.
— Ты-то как оказалась у кочевников?
— Я полонянка, с отцом была взята на тринадцатом году, много лет уж живу тут…
— Где тут?
— А за Каменным поясом.
— И отец жив?
— Нет, умер.
— А муж убит?
— Видно, нет на него пропасти. Оглядели мы мёртвых — нет меж ними.
— А разве ты бы хотела его смерти? — сказал Ермак.
— Да пропади он пропадом, татарская образина!
— Силою, значит, взял он тебя в жёны?
— Известно, силой…
— Не хочешь к нему назад?
— На кой он мне ляд!
— А нам-то что с тобой делать?
— Да зарежьте — один конец.
Эта фраза была сказана с такой безнадёжной грустью, что даже чёрствые сердцем казаки, окружившие костёр атамана, у которого стояла женщина, как-то разом охнули.
— Зачем зарезать?.. Место и у нас в селе тебе найдётся. Будешь у нас на должности, — сказал Ермак и ещё раз окинул взглядом женщину.
Что-то знакомое казалось ему в чертах её смуглого, коричневого лица и особенно в выражении её чёрных глаз. «Где я видел её или схожую с ней?» — возник в уме его вопрос да так и засел гвоздём в голове. Он указал казакам накормить бабу, коли есть ей охота.
Казаки окружили женщину. Она спокойно и доверчиво смотрела на них и молча ушла к соседнему костру. Там казаки усадили её, дали краюху хлеба, густо осыпанного солью. Женщина с жадностью стала есть. Видимо, она была очень голодна.
Когда она утолила свой голод, казаки стали допытываться у ней.
— Как тебя зовут?
— Пима.
— Как?
— Пима.
— Что же это за имя такое? Это не имя, а кличка. Твоего отца-то как звали?
— Андреем.
— Вот это так, это христианское имя. А отец-то как звал тебя?
— Мариулой.
— Да кто он был-то?
— Известно кто — человек.
— Русский?
— Русский.
— Цыганка она, братцы, вот что, — заявил один из казаков.
— И впрямь цыганка.
На этом допрос был кончен.
Стало светать.
XIX
Хворь усиливается
Чуть забрезжило раннее летнее утро, как казаки уже принялись за работу. Заступами, всегда имевшимися при них в походе, — их несли более слабые, находившиеся в задних рядах, — они вырыли громадную могилу и свалили тела убитых кочевников, предварительно раздев их догола, так как одежда, как бы они ни была ветха и бесценна, считалась добычей; у некоторых убитых, впрочем, на руках оказались кольца, серебряные и даже золотые. Их, конечно, не оставили у покойников. Эта часть добычи, как лучшая, предназначалась атаману, а он иногда разделял её между более отличившимися. Атаманские подарки играли роль орденов и очень ценились казаками.
Так было и теперь.
Когда тела были свалены в яму и засыпаны, казаки возвратились на пригорок, где сидел задумчиво атаман, наблюдая за работой людей, а быть может, даже и не замечая её.
Старейший после есаула казак подал Ермаку Тимофеевичу горсть собранных с убитых колец. Атаман рассеянно взял их и тут же стал выкрикивать, во-первых, двух раненых, затем замеченных им во время дела как особенно усердных и стал оделять их кольцами.
