— Ну что же делать-то?
— Да я и сам денно и нощно о том думаю, не могу додуматься. И намекнуть ей о том язык у меня не поворачивается. Не гляди, что на вид здорова она, заболеть ей недолго, да так, что не вызволить…
— Да что ты?
— Верное слово…
— Оказия, я и сам ничего не придумаю.
— Да ты-то, Семён Аникич, говорил ей, что согласен на брак наш? — спросил Ермак Тимофеевич.
— Окстись, Ермак Тимофеевич, чтобы я о таких делах начал разговор с девушкой.
— Так, так…
— А что?.. К чему ты речь-то клонишь?
— А к тому, что, если бы она знала, что согласен ты, может, и не так бы огорчилась, что идти мне в поход приходится. Переломила бы себя как ни на есть…
— Вот оно что…
— Обручить бы нас ещё лучше бы было, — нерешительно сказал Ермак.
— Обручить? — удивлённо посмотрел Семён Иоаникиевич.
— Да, для покоя ейного, чтобы не тревожилась.
— Да ведь обручение-то полсвадьбы.
— Знаю я, что пол, но не свадьба… Не заслужу царю, не помилует… Не вернусь из похода, покоен будь, найду как ни на есть могилу за Каменным поясом… Верь Ермаку, Ермаково слово твёрдо…
— Верить-то я верю тебе, а всё же подумать надо, поразмыслить, посоветоваться с братьями ейными…
— Подумай, посоветуйся…
— Переговорю я и с Аксюшей. Только почему она мне и слова не вымолвит?
— Да как же-то, Семён Аникич, девушке!..
— И впрямь верно, — согласился старик Строганов. — Так за Бегбелием я пришлю людей, — переменил он разговор.
— Ладно, присылай.
Ермак Тимофеевич встал, простился с Семёном Иоаникиевичем и вышел из горницы.
«Обручат и к стороне… Оно лучше, вернее будет… А хитрит старик. Чует моё сердце», — мелькнуло в его голове, когда он вышел из хором и шёл по двору.
Он теперь уже не забыл, отойдя от хором и подходя к посёлку, посмотреть на окно светлицы Ксении Яковлевны, но на этот раз её в окне не было. Она была в рукодельной.
Ермак не ошибался: Семён Иоаникиевич действительно хитрил и хотел выиграть время. Брак племянницы с Ермаком Тимофеевичем не был ему по душе. Хотя он чувствовал, что дело зашло уже слишком далеко, что Ермак прав и не только полный разрыв с ним, но и разлука может губительно отразиться на здоровье его любимицы Аксюши.
Надоумленный Ермаком, он решил переговорить с нею в надежде убедить в необходимости похода для блага Ермака и обойтись без обручения, которое всё-таки его обязывало — оно уже являлось несомненно более серьёзным делом, чем простое согласие на брак.
Чтобы не откладывать в дальний ящик исполнение своего намерения, старик Строганов тотчас же по уходе Ермака Тимофеевича отправился в светлицу к племяннице. Ксения Яковлевна была, как мы уже говорили, в рукодельной, весёлая, оживлённая.
Увидев дядю, она бросилась радостно ему навстречу и крепко поцеловала руку. Тот нежно поцеловал её в лоб.
Он не видел её с того дня, когда с нею случился обморок. Рассерженный невозможностью разлучить её с Ермаком, он недоволен был и ею, а выразил это тем, что не ходил в светлицу целую неделю.
— А я, дядя, о тебе соскучилась, забыл ты совсем свою Аксюшу, — заговорила девушка.
— Забыл не забыл, — несколько сконфуженно ответил он, — а дел много скопилось…
— Ну вот теперь пришёл, так рада я.
— Пойдём к тебе, погуторим.
— Пойдём, дядя.
Они прошли в соседнюю с рукодельной комнату и сели на лавку.
— Ну, как здоровье твоё, Аксюша? — спросил после некоторой паузы старик Строганов.
— Теперь я совсем здорова. Только сердце и болит, — ответила Ксения Яковлевна.
— Ну, сердце-то не от хвори, а может, с чего другого…
Он пристально посмотрел на девушку. Та густо покраснела и молчала.
— Кажись, угадал. И отчего ты, девушка так скрытна со мной? Я, чай, тебе вместо отца. Мне бы первому надо всё выложить…
— Да что же выкладывать? — спросила она шёпотом, низко опустив голову.
— Будто уж и нечего?
Ответа на это не последовало.
— Стороной ведь узнал я, Аксюша, насчёт Ермака-то…
— Прости, дядя, — чуть слышно произнесла она.
— Чего тут прощать… Ты мне ответь лучше всё по истине…
— Что прикажешь, дядя?
— Люб он тебе?
— Люб.
— Да знаешь ли, кто он?
— Знаю, — скорее движением губ, нежели голосом отвечала девушка.
— Разбойник ведь он, душегуб…
— Был.
— Это верно, что был… Только ведь и за прошлое тоже отвечать приходится. У самого царя он в подозрении, а здесь скрывается. В Москве-то его ведь петля ждёт.
Ксения Яковлевна побледнела. Старик испугался.
— Оно, конечно, до Москвы отсюда не видать… Далеко. А всё же лучше было бы ему заслужить у царя, чем ни на есть, чтобы он его помиловал…
— Не пойму я что-то, — заметила девушка.
— В поход ему надо идти, вот что…
— В поход! — вскрикнула Ксения Яковлевна.
— Да.
— Куда?
— За Каменный пояс…
— Когда?
— Да чем скорее, тем лучше.
— И я пойду с ним! — вдруг воскликнула девушка.
— Окстись!.. Как ты в поход!.. В уме ли ты, девушка?
— Без него мне здесь не жизнь.
Ксения была бледна и вся дрожала. Семён Иоаникиевич испуганно глядел на неё. «Сейчас опять обомрёт. Господи!» — неслось в его уме.
— Вернётся он, заслужив царю, царь-батюшка его помилует, тогда мы сыграем вашу свадебку…
— Не верю я в это, дядя, не верю…
— Ты мне не веришь, Аксюша? — тоном упрёка сказал старик.
— Время ты хочешь протянуть. Из похода он может и не вернуться. Убьют его там, думаешь…
— Аксюша, Аксюша, какие ты речи ведёшь для меня обидные!
— Прости, дядя, не могу я расстаться с ним. Отпусти меня с ним в поход… Или я умру.
Она в изнеможении откинулась к стене.
— Ну, хорошо, я обручу вас до похода… Пойми же, шалая девушка, нельзя выходить замуж за непрощённого разбойника. Ермак идёт в поход волею, чтобы заслужить себе царское прощение. Он сам скажет тебе о том. А ты ему препятствуешь… Препятствуешь сама своему счастью…
— Счастью! — со вздохом повторила Ксения Яковлевна. — Нет, видно, не видать мне счастья!
