— Да ты, девушка, кажись, тоже цыганка?..
— Я? О том я не ведаю.
— Не ведаешь? — переспросила Мариула.
Голос её задрожал.
XIV
Мать и дочь
— Не ведаю! — повторила Домаша.
— Как же так? Кто же ты такая, девушка? Отец твой кто был, кто была мать?
Старая цыганка уже теперь в упор, пристально смотрела на девушку. Домаша стояла ни жива ни мертва под этим взглядом, но всё же тихо отвечала:
— Не знаю я ни отца ни матери.
— Не здешняя, значит?
— И того сказать не могу, в снегу я найдена, после набега кочевников.
— Когда это было? — вдруг вскочила Мариула с лавки и очутилась совсем близко перед Домашей, испуганно отшатнувшейся.
— Ты не бойся, девушка, я тебе зла не сделаю. Только скажи мне, бога ради, когда это было. Знать мне это беспременно надобно. Скажи!
В голосе Мариулы появились молящие нотки.
— Годов тому назад пятнадцать, — ответила Домаша.
— Пятнадцать годов, пятнадцать… Так… Так… — про себя забормотала старуха. — Выходит, что так. Да неужели?..
Глаза Мариулы наполнились слезами. Ничего не понимавшая Домаша, уже освоившись со старухой-цыганкой, смотрела на неё во все глаза с нескрываемым любопытством. «Что за притча! Что с ней такое деется? Уж не с ума ли пятит старая? — мелькало в её уме. — Уйти подобру-поздорову. Не ровен час…» И она снова попятилась к двери.
— Так приходи же, тётушка, в светлицу…
— Постой, постой! Остановись, девушка, куда спешишь? — остановила её Мариула.
— Ждёт меня Ксения Яковлевна…
— Не замай, подождёт. Скажи ты лучше, хотелось бы тебе видеть свою мать?
— Не знаю… Да и где же мне увидать её, как смогу узнать свою мать, коли она меня младенцем бросила?
— Может, люди сделать это её заставили…
— Невдомёк мне, к чему ты речь ведёшь, тётушка.
— А вот к чему, девушка… Расстегни-ка сорочку, покажи мне левое плечо своё…
И старуха протянула руку к шее Домаши.
«Кажись, и впрямь она с ума спятила!» — подумала девушка, но всё же спросила вслух:
— Зачем?
— А коли есть у тебя на плече родинка, чёрная с горошину… — начала было Мариула, но Домаша перебила её:
— Есть, тётушка, есть…
— А ты всё же покажи мне, родная.
В голосе старой цыганки послышались такие нежные, просительные ноты, что девушка невольно исполнила её просьбу, расстегнула ворот сорочки. На обнажённом темно-бронзовом круглом плечике действительно чернело родимое пятнышко величиной с горошину.
— Дочь моя! — вдруг кинулась ей на шею Мариула и стала покрывать обнажённое плечо Домаши нежными поцелуями.
— Дочь?! — дрожащим голосом повторила девушка.
— Да, ты дочь моя!
Домаша почувствовала, что на её плечо закапало что-то горячее. Это плакала Мариула.
— Матушка, ты плачешь? — воскликнула девушка.
— Ничего, ничего, это я, доченька, от радости… — сквозь слёзы прошептала старуха.
— Однако как же это? В толк не могу взять я… — проговорила Домаша.
— Садись, моя дорогая дочушка, я тебе всё поведаю, — сказала Мариула, обняв девушку, и направилась с нею к лавке.
Домаша молча повиновалась. Какое-то внутреннее чувство подсказывало, что перед ней действительно её мать — она узнала это по ощущению от нежного поцелуя Мариулы, а теперь даже в чертах её лица виделось что-то родное.
Мать и дочь сели на лавку. Старая цыганка несколько минут молчала, собираясь с мыслями, чтобы начать свою грустную повесть.
— Не гляди, доченька, что я седа и совсем старухой выгляжу, не лета, а горе меня состарило. Мне ещё сорока нет, а вот какова я…
Старуха остановилась и выпрямилась, как бы желая дать убедиться собеседнице, как она действительно выглядит.
— Лет двадцать тому назад, а може, и более, — начала рассказывать Мариула, — кочевали мы с табором не здесь, а далече отсюда. Где, я и не помню, только налетела на нас татарская сила. Многих прикончили, других разогнали, а меня с отцом в полон взяли. Была я тогда по пятнадцатому году. Татары нас увели с собою. Гнали нас и пешком, и на лошадях везли, и очутились мы за Каменным поясом. Приглянулась я их поганому князьку, захотел он меня за себя взять… А мы с отцом в Бога да во Христа верили, я-то была что, несмышлёная, делай со мной, что хочешь. Ну а отец за меня в заступу пошёл, да тем и погубил себя. Убили его нехристи, и стала я женою князька. Прожил он со мною годов пять, я ему прискучила, и подарил он меня одному из своих воинов. Стала я женой другого. А между тем была на сносях от князька. Родила я так через полгода девочку, тебя то есть. Невзлюбил тебя новый муж мой. Всячески извести хотел, только я тебя пуще глаза хранила, а въявь-то убить не решался он, князька своего боялся. Так прошло около двух лет. Наши люди набегом пошли на здешние места. Жёны-то в юртах оставались, а меня муж с собою взял. Видно, был у него на то умысел… Я тебя с собой захватила. Не удался набег наш, дали нам отпор здешние люди, многие полегли на месте, остальным убежать было только в пору… Я около мужа была с тобой на руках, торопить он начал меня, да вдруг как схватит тебя из моих рук, да и кинул тебя в сугроб, а меня обхватил поперёк тела, на лошадь свою взвалил, сам вскочил верхом, да и поскакал. Я не успела опомниться. Потом стала биться да рваться, он меня кулаками успокоил, без чувств я сделалась… Мы уже были далеко и вскоре перебрались за Каменный пояс в своё кочевье. Оказалось, что его без нас разорили и князька, моего первого мужа, твоего отца убили… Не у кого было заступы искать… Я и смирилася. Жила с ненавистным злодеем, много горя вынесла, оно-то меня и состарило… Наконец и на него карачун пришёл, убили его здесь в последний набег, а я в полон волею сдалась… Оно и на счастье — довелось мне встретить мою дочушку…
Мариула снова обвила руками шею Домаши и стала целовать её лицо. Девушка отвечала ей также нежными поцелуями.
— Матушка, матушка! — повторяла она.
— Говорила мне про тебя Антиповна, чуяло и тогда моё сердце, что ты и есть дочь моя, да ни разу я тебя путём не видала, а как сегодня вошла ты, посмотрела на тебя и тотчас признала. Похожа ты на меня, какою была я в девичестве.
— А о чём ты, матушка, когда я вошла, думала? Даже меня спервоначалу не заметила? — спросила Домаша.
— А о ком же, как не о тебе, моя доченька, пятнадцать лет всё о тебе думала, места не находила себе.
— Матушка!..
— Но теперь зато я счастлива! Дай наглядеться на тебя, ненаглядная.
Мариула положила обе руки на плечи девушки и стала с любовью вглядываться в её лицо.
