— Завтра с восходом солнца, — отвечал Иван Кольцо.
— Поклон ему сердечный передай от меня, обручённой его невесты, да вот ещё пояс…
Она взяла из рук Домаши великолепный, вышитый разноцветным шёлком по алому бархату пояс.
Иван Иванович подошёл к ней, чтобы принять её подарок жениху.
— Скажи ему, что сама вышивала, его дожидаючи, ни одного стежка не сделано не моей рукой… Да скажи ещё, что с нетерпением жду его…
— Слушаю, Ксения Яковлевна, — отвечал Иван Иванович, принимая бережно пояс, — всё передам в точности… Наверное, как приеду я, и он вскорости в путь тронется. Задерживаться ему не из чего… Разве что не угомонились все нехристи…
Ксения Яковлевна не сказала ничего, встала и низко поклонилась Ивану Кольцу, показав этим, что беседа окончена. Иван Иванович тоже отвесил ей поясной поклон и вышел вместе с Семёном Иоаникиевичем.
На другой день с рассветом Иван Кольцо действительно выехал в путь, оставив одного из своих людей в качестве проводника для князя Болховского и Ивана Глухова со стрельцами.
Жизнь в хоромах Строгановых несколько изменилась ввиду того, что у них гостили царские посланцы.
Стрельцам отвели избы в новопостроенном посёлке, где жили ушедшие в поход Ермак и его люди.
Князю Болховскому и Ивану Глухову отведены были горницы нижнего этажа.
Каждый день шло праздничное столование, через край лились мёд, наливки и вина фряжские. Умел Строганов принять гостей, умел и потчевать.
У стрельцов от пирогов животы распухли, каждый день были сыты и пьяны по горло. Не житьё было им, а сплошная Масленица.
При такой жизни привольной, беззаботной время пролетало очень быстро. Не успели оглянуться, как снег уже стал сходить с полей, а на Чусовой льда и в помине не было.
Пришла весна. Надо было собираться в путь. Как ни гостеприимны были Строгановы, а тут торопить начали.
Ермак не приезжал.
Из этого Семён Иоаникиевич с племянниками заключили, что в Сибири не всё ладно, может быть, нужна помощь. Не послушаться их советов тоже было опасно. Они были у царя в случае. Отпишут, не ровен час, самому Ивану Васильевичу, что-де твои царские слуги вместо помощи Ермаку в «сибирском царстве» на наших вкусных хлебах животы нагуливают, — беда будет неминучая — смертью казнит грозный царь.
Так думали про себя князь Болховский и Иван Глухов и, проклиная мысленно и Строгановых, и Ермака, и «новое царство», стали собираться в путь. Строгановы их не удерживали.
Челны и струги были готовы, люди посажены и после отслуженного отцом Петром напутственного молебствия гости распрощались с гостеприимными и радушными хозяевами, снабдившими их в изобилии всякими припасами — снедью и вином. Помощь Ермаку Тимофеевичу двинулась в путь.
Эта помощь была нужна в действительности.
Иван Кольцо благополучно прибыл в Сибирь с радостными вестями о царском прощении и об истинно царской награде.
Среди казаков-победителей пошло ликование — все получили награды деньгами и сукнами, чувствовали себя обновлёнными от тяготевших на них прежних вин и жаждали ещё послужить царю-батюшке.
— Отныне наши головы неповинные, а царские, — говорили казаки.
Не так обрадовали Ермака его княжество, два царских панциря, шуба с царского плеча и кубок серебряный, как привезённая Иваном Кольцом весточка от Ксении Яковлевны Строгановой да пояс алый бархатный, шелками вышитый, работы её ручек за непрестанными о нём думами. Как малое дитя, не мог налюбоваться он им, как малое дитя ему радовался.
Выслушал Ермак с интересом и удовольствием рассказ своего друга и есаула о пребывании его в Москве, но рассказ о беседе его с Ксенией Яковлевной заставлял повторять по несколько раз, слушал и не мог наслушаться. Так бы и полетел он сейчас к своей лапушке, но государево дело не позволяло ему.
Русская власть здесь, в Сибири, была ещё внове, держалась большею частью обаянием его имени — как ни хотел умалить своё значение Ермак с присущей ему, как всякому русскому человеку, скромностью. Отъезд его теперь в Россию мог породить всякого рода осложнения. Живущие пока тихо и смирно князья могли отложиться, пристать снова к Кучуму, который всё ещё бродил по Сибирскому краю с ничтожными остатками своих полчищ. Бродил также и царевич Маметкул, хотя и раненый в битве, когда Ермак Тимофеевич пошёл за ним в погоню, настиг и отомстил за гнусное убийство двадцати казаков-рыболовов.
Всё это заставляло Ермака и его людей быть настороже, и до прихода московского воеводы со стрельцами об отъезде к Строгановым нечего было и думать.
— Много ждал — недолго ждать осталось, — утешал Иван Кольцо Ермака Тимофеевича.
— Нет хуже последних дней жданья, — со вздохом заметил Ермак.
— Благо есть чего дожидаться, мне вот нечего, — шутил есаул.
— И больно мне ещё, что ты не попируешь на свадьбе моей… Нельзя людей оставить и без тебя, и без меня… Как ещё тут начнёт верховодить московский воевода, таких бед наделает, что хуже и не надо, такую кашу заварит, что и не расхлебаешь, — говорил Ермак Тимофеевич.
— Как можно нам обоим уехать! Вестимо, нельзя… Ну да мы и после свадьбы с тобою напируемся… Чай, сюда же привезёшь молодую княгинюшку?
— Конечно, сюда, — уверенно сказал Ермак.
— А мы вам тут избу построим, красивую да тёплую… Ишь, вы без меня тут как обстроились…
В Сибири действительно уже появился ряд русских изб, только Ермак жил по-прежнему в Кучумовой юрте.
— Изукрасим её вот этим, — продолжал Иван Кольцо, указав рукою на меха и ковры передней части юрты, где он беседовал с Ермаком — любо-дорого глядеть будет… Жильё-то подлинно будет княжеское… А ведь сон-то твой исполнился, — вдруг переменил он разговор.
— Какой сон?
— Да тот, о котором ты мне рассказывал.
— Да, да, и подлинно… А он у меня из ума вон.
Ермак вдруг нахмурился.
— Что с тобой? — спросил заметивший это Иван Кольцо. — С чего затуманился?
— О, так, неладно надумалось…
— О чём ещё?
— Да вот ты баешь, что сон исполнился, так, может, и сулил он мне венец княжеский, а не брачный… Так его мне и ненадобно.
— Тревожишь ты себя понапрасну, княжеский своим, а брачный своим чередом… Как у Строгановых-то все радуются, что Ксения Яковлевна будет княгиней…
— Радуются, говоришь? — улыбнулся уже весело Ермак Тимофеевич.
— Ног под собою не слышат…
— Ой ли?..
— Верно слово… Особенно Антиповна.
— Любит она свою питомицу, души в ней не чает, старая…
Мрачных мыслей у Ермака как не бывало…
Прошло около двух месяцев, когда наконец прибыли князь Болховский и Иван Глухов со стрельцами. Ермак встретил их, окружённый своими славными сподвижниками с Иваном Кольцом во главе. На нём была царская шуба. На устроенном пиру гостей обходил царский кубок.