— Куда? — рявкнул папаша, который до этого обращал куда больше внимания на кувшин с пивом, чем на меня.
— В туалет, — ответила я, неопределенно махнув рукой и едва не теряя содержимое тарелки.
— С едой? — нахмурился он.
— Пожрать можно везде, — невозмутимо ответила я. — Туалет ничем не хуже столовой. Даже лучше. Тише и народу меньше.
За несколько дней жизни у гномов (точнее, у цвергов, гном у них — ругательство, а ругательные слова стоит употреблять в меру, иначе интерес теряется) я уже усвоила, что чем грубее, тем лучше. Стоило мне начать юлить и смущаться, мои новые соотечественники пытались меня обмануть или продавить. Зато чем больше я хамила, тем лучше меня слышали. Перестроиться удавалось с трудом, но я старалась изо всех сил.
— Сядь на место и не позорь меня, — прошипел отец.
Ага, спешу и падаю.
— Я интроверт и социофоб. Мне на сегодня хватит общения.
— Кто? Это типа ведьма?
— Да, типа ведьма. В обществе начинаю нервничать и могу сглазить.
— Послали же боги доченьку. Мать твоя даже нормального ребенка родить не могла.
— Так разве это твои проблемы? — пожала плечами я. — Все равно ж ты меня замуж выпинываешь всеми силами.
— И верно. Ладно, иди. И тварь покормить не забудь, а то оно опасное.
Тварь — это он про Тимофея. Кота папаша всё же приволок. Мама, видимо, умеет быть убедительной. Разумеется, когда-то найденное нами на помойке животное незнакомца, посмевшего грубо схватить его на руки, попыталось изодрать на лоскутки. У Генриха до сих пор руки все исцарапаны. Если бы он сначала поинтересовался у «своих девочек», как правильно вести себя с пушистой задницей, то мы бы рассказали про подношения и правильный подход.
Мама кота обожает, избаловала его в край, он, разумеется, спал снова на ее кровати, а отцу, который попытался его выселить на пол, нагадил в ботинки. Теперь у них война. За это, действительно, Тимофея стоит поблагодарить отдельно. Например, куском крысятины — мой бывший сосед ведь говорил, что на том подносе именно она? В общем, крысятину, или что там было, я тоже прихватила, прежде чем смыться в свою комнату.
Это был уже третий пир, закаченный в мою честь. Первый я вытерпела стоически от начала до конца, а потом очень страдала. Потому что цверги требовали, чтобы я непременно выпила, ну пусть не самогона или пива, а хоть вина. Я не люблю алкоголь, я его вообще никогда раньше не пила — бокал ванильного шампанского под новый год не в счет. А тут пришлось задыхаться, вытирать слезы из глаз — но пить эту едкую гадость. Влили в меня в общей сложности треть гранд-кружки, наверное, пол литра. После этого я, как ни странно, даже не пела, не рыдала и не буянила. Просто тупо просидела весь вечер, глядя в одну точку. Утром следующего дня меня плющило и колбасило, до полудня я даже пошевелиться боялась, а потом меня накормили каким-то ужасно острым супом, к моему удивлению, унявшим тошноту и противную головную боль. Я даже передвигаться начала, главным образом до уборной, но всё же.
Кстати, покои, выделенные мне за вредность, полностью подтверждали поговорку про второе счастье нескромных гномоподобных барышень. Вот это я понимаю — княжеские апартаменты! И потолки имелись в наличии, и кровать с балдахином, и ковер пушистый на полу, и ванная комната, заметьте, индивидуальная: с зеркальной стеной (что, скорее, минус, чем плюс — отражение мое особого удовольствия не доставляло, особенно с учетом освещения), большой фарфоровой лоханью на ножках и белым другом царственного вида, по которому я успела соскучиться больше, чем по коту, к примеру. Унитаз был похож на трон — с такой же высокой спинкой, подлокотниками и даже скамеечкой для ног. Красиво сра… жить не запретишь. Мне было немного жаль вторую папкину жену, которой не суждено было стать моей мачехой, но, поскольку их союз развалился задолго до нашего появления здесь, угрызения совести меня не мучили.
И даже то, что в шкафу нашлась куча одежды на «метр с кепкой в прыжке», только радовало. Платьишки я захотела сразу сжечь — розовые рюшечки и золотистые кружавчики стиля «дорого-богато» меня всегда бесили до тошноты, я даже в детстве подобное зефирное великолепие отказывалась надевать. Снежинка из маленькой толстой Лилечки больше походила на сугробчик, а Красная Шапочка — на гриб-боровик. Поэтому к моим нарядам мамочка подходила креативно. Не каждый может похвастаться, что был на детском празднике серым волком, упомянутую Красную Шапочку сожравшим. У волка на поясе, между прочим, болталось два скальпа — один с чепчиком, другой с красным беретиком. Люблю свою маму.
Пожалуй, пара нарядов вполне носибельная: например, строгое черное платье с роскошной меховой отделкой. Да, я догадывалась, что оно немного траурное, но зато стройнит. Широковато в груди, бедрах и талии, конечно, зато подрубать не нужно. А что до объемов — отожрусь на гномьих харчах! Шутка, конечно. В полтора раза не смогу, да и не нужно. И так слишком много килограммов. Платье ушивать придется. Особенно гордилась я своей рациональностью. Согласна на шмотки с чужого бюста. Мне на самом деле не привыкать: свою любимую итальянскую блузку я покупала в секонд-хенде и ничуть из-за этого не комплексовала. Собственно, у нас пол завода в одном месте одевалось, но все делали вид, что заказывают одежду через интернет.
Вообще платья в пол, если они не слишком пышные, мне к лицу. А уж с плотным корсажем — тем более. Я одетая нравлюсь себе больше, чем раздетая и в ванной. И цвета траурные стройнят, об этом все знают.
Зато обувь второй жены мне вся впору, и ее здесь столько, что я поинтересовалась у личной горничной (да, мне и горничную в придачу к покоям выделили!), сколько живут цверги. Оказалось, весьма прилично, лет 300 минимум. Это не могло не радовать. Тогда да, тогда я успею все эти прекрасные сапожки на каблучках и тапочки с помпончиками выгулять. Хоть какой-то толк от моих генов, право слово!
Горничной моей назначена та самая Грэта, и мне кажется, что не ей платят, а она платит за то, чтобы работать со мной. Веселая девица оказалась, к тому же кладезь бесценной информации. Вот сейчас мы с ней сидели на пушистом ковре, ели жареную курицу руками и увлеченно обсуждали мужчин.
— С ними нужно строже, — разглагольствовала Грэта, размахивая куриной ножкой, чем неимоверно раздражала кота, который уже дергал хвостом и нервно на нее косился. — Чуть дашь слабину, они на шею сядут! Потребуют еще, чтобы им готовили или стирали! А мне вот это надо — здорового мужика с двумя руками и ногами обслуживать?
Я глубокомысленно кивала ее возмущению, про себя думая, что поучения от незамужней девицы, которая уже несколько лет в активном поиске, серьезно воспринимать не стоит. Я все же выросла в патриархальной семье. Да, мама замужем не была, но дедушка с бабушкой жили душа в душу. Дед дарил жене цветы и запрещал таскать сумки, а бабушка пекла пирожки (невкусные, к слову, но она старалась) и крахмалила ему рубашки, которые ему приходилось носить несмотря на то, что он был слесарем на заводе и потому регулярно огребал за то, что рубашки были в масле и грязи. Но все равно носил и бабушке ручки целовал. Отстирывали мы эти рубашки вдвоем с мамой — чтобы бабушку не тревожить. На самом деле мама с бабушкой когда-то покупали эти несчастные рубашки дюжинами, чтобы одинаковыми были и можно было незаметно выкинуть. Словом, пример семейной жизни перед моими глазами был самым положительным, и нытье Грэты я пропускала мимо ушей с чистой совестью.
