Главный вопрос в том, будет ли это Существо чем-то отличным от человека? Группы, работавшие над созданием искусственного интеллекта, признают, что им не удалось сотворить интеллект путем копирования человеческих логических процессов. Работники компании «Искусственный Интеллект» надеются создать имитирующие жизнь программы, которые будут скрещиваться между собой, симулируя миллионы лет эволюции, происходившей благодаря перекрестному скрещиванию, и в итоге породят разум — Существо. Но, вероятнее всего, не человеческое Существо, а лишь созданное по образу и подобию человеческого разума.
Я сказал:
— Ну, Карла, мы же люди — мы можем знать только наш собственный разум, откуда нам узнать какой-то другой тип разума? Каким еще может быть это Существо? Оно возникнет из нашего разума — по крайней мере первоначальные алгоритмы. Мы ничего другого не сумеем выдать, кроме человеческого интеллекта.
Тодд сказал, что именно Существо так пугает его ультра-религиозных родителей. Он сказал, что больше всего они боятся того дня, когда люди позволят машинам проявлять инициативу, — дня, когда мы позволим машинам воплощать их собственные идеи.
— О Боже, я застряла в фильмах категории «В» 50-х годов, — сказала Карла.
Позже, вернувшись в свою комнату, я стал размышлять над нашим спором. Может, Существо — это то, что тайно мечтают создать люди, не имеющие никакого представления о загробной жизни — разум, который будет поставлять им конкретные детали, снабжать представлениями.
Возможно, нам нравится верить, что Билл знает, каким будет Существо. Это придает нам ощущение, что есть некая моральная сила, держащая технологический прогресс в узде. А вдруг он и вправду знает? С другой стороны, может быть, Билл просто ставит перед компанией определенную цель за неимением каких-либо других. Ну, в смысле, если бы не культ Билла, это место было бы просто болотом — огромная хорошая компания офисного обслуживания. Чем она в принципе и является. Если серьезно-то подумать.
Четверг
Проснулся в 8.30 и позавтракал в кафетерии — больше никаких хрустящих хлопьев по крайне мере неделю, с меня хватит.
За овсянкой мы с Багом разглядывали нескольких работников-иностранцев — из Франции, что ли, — которые курили на улице, в холоде и под дождем. Только иностранцы курят там и постоянно кучкуются в маленьких печальных группах. Внутри курить везде запрещено. Похоже, они это усвоили.
Мы решили, что французы никогда не смогли бы написать дружелюбные программы, ведь они такие грубые; они изобрели бы маленькую иконку для главного официанта, кликнув по которой, вас заставили бы ждать нужный файл 45 минут. Неудивительно, что концепция дружелюбности программного обеспечения разработана на Западном побережье. Парень, изобретший улыбающееся лицо, сейчас баллотируется в мэры Сиэтла. Серьезно, это было в новостях.
Maма позвонила в ту самую минуту, когда я вошел в офис. Она заглянула в гараж сегодня утром — жарким, сухим пало-альтовским утром с белым солнечным светом, пробивающимся сквозь щели вокруг гаражной двери. Отец снова был там в голубом деловом костюме «Ай-Би-Эм» и галстуке, стоя в центре своего железнодорожного убежища высотой по пояс, в форме буквы U, освещенный лишь одним тусклым лучом с потолка, и нажимал на кнопки, заставляя поезда маневрировать, ездить и разгоняться по горам и мостам.
Мама решила, что больше так продолжаться не может, отцу уже пора с кем-то поговорить, нужно, чтобы его выслушали. Она пододвинула одну из бамбуковых табуреток из комплекта коктейльного бара, оставшуюся после ремонта в подвале, отложила свой обычный недостаток энтузиазма по поводу модельных поездов и начала расспрашивать о них отца, словно ей очень интересно: «Покажи и расскажи».
— Инфраструктура его железной дороги сильно разрослась с тех пор, как ты был здесь в последний раз, Дэнни, — сказала она мне. — Теперь тут целый городок, горы стали круче, и на них «растет» много тех зеленых пенопластовых деревьев. Прямо как город под названием Совершенство, в котором все мечтали бы жить. Теперь тут есть и церковь, и супермаркеты, и товарные вагоны, есть даже маленькие бомжики, живущие в вагонах. А еще есть…
Наступила пауза.
— Что, мам?
Долгая тишина.
— Еще… о Дэнни.
Ей было нелегко.
Я спросил:
— Мама, ну что же?
— Дэнни, на вершине холма, словно паря над городом, стоит маленький белый домик, на отшибе от всего остального пейзажа. И вот среди прочих вопросов я спросила у него: «О, а что это там за дом?» — и он, даже не дрогнув, ответил: «Там живет Джед».
Мы оба замолчали. Мама вздохнула.
— А что, если я завтра приеду в Пало-Альто? — спросил я. — Тут у меня нет ничего срочного. Видит Бог, мне причитается достаточно свободного времени.
Снова тишина.
— Ты правда смог бы, милый?
Я сказал:
— Да.
— Думаю, это замечательно.
Мне было слышно, как гудит холодильник в Калифорнии.
— Сейчас на рынке так много консультантов, — сказала мама. — Все говорят, что если тебя сократили, ты можешь стать консультантом, но твоему отцу 53, Дэн. Он уже не молод и никогда не был борцом по натуре. То есть он же работал в «Ай-Би-Эм». Мы действительно понятия не имеем, что будет дальше.
Я позвонил турагенту в Бельвью и заказал билет до Сан-Хосе по карточке «Виза». Я не стал проверять электронную почту и попытался сосредоточиться на вчерашнем стресс-тесте, но мой мозг тормозил. Вчера обнаружилось два сбоя в коде; отчет уже так близко, а у нас все еще сбои!
Я попробовал побродить по коридорам, чтобы отвлечься, однако мир как-то изменился. Майкл укатил в Купертино (с моим чемоданом); Эйба в офисе не было: отпросился на день и ушел в плавание в Пьюджит-Саунд с какими-то богатенькими дружками; Баг с самого завтрака впал в безумное настроение и повесил на своей двери записку «Проваливай!»; Сьюзан готовилась к своей Инвестиционной Вечеринке. А еще одного человека, которого я хотел бы увидеть — Карлы, — тоже не было на месте.
Я свесился через перила в центральный атриум, глядя на выставленные на витринах картины и на конченых кретинов, растянувшихся внизу на диванах; в этот момент мимо проходил Шо. Пришлось изобразить энергичность, уверенность и оптимизм по поводу предотчетной запарки.
Шо сказал, что Карла ушла с Кентом по каким-то маркетинговым делам; сразу захотелось убить Кента, что было крайне неразумно и очень на меня не похоже.
Утро дегенерировало в «Тысячедолларовый День». Так я называю те дни, когда даже если ты скажешь всем своим знакомым: «Я дам вам хрустящую тысячедолларовую банкноту, если только вы мне позвоните и вытащите меня из депресняка», все равно никто не позвонит.
Я получил всего восемнадцать сообщений по электронной почте, большинство — обычный хлам. И «Вин Квоут» колебался лишь на центы. Никто не разбогател, никто не обеднел.
