Может ли тонко верещащий кусочек тепла с торчащими ушками измерить сострадание? Кто знает. Говорят, что Мухаммед, на рукаве халата которого спал кот, отрезал рукав ножом. Чтобы не будить животину. Но то Мухаммед и то говорят. А здесь жизнь, вовсе не книги со сказками.
Нужен ли Мрак, чтобы сожрать все тепло, обитающее в мире? Порой казалось, что нет. Хватит самих людей, давно забывших о человечности и хотя бы каком-то смысле существования не только для себя. Хотя, конечно, причина таких мыслей может быть очень проста. Обычная осенняя хандра, не более. Ожидание настоящей зимы, вроде подловившей его у Бавлов.
Над шеренгой пустых обезличенных лиц
Плавно реют бездумные грезы
А по крышам домов и по стенам больниц
Льются чьи то прозрачные слезы
Если бы не верил в людей, не делал бы столько лет одно и то же. Не спасал бы их, кажущихся совершенно не теми, ради кого стоило рисковать. И не просто рисковать, а ходить по той грани, где ошибка даже не одна. Ошибка здесь весит ноль целых пять десятых себя или ровно в одну душу. Только вес этот так тяжел, что навались сильнее и все… отбегался.
Он усмехнулся. То ли подступала старость, то ли и впрямь, осень делала его хуже. Такие мысли ниоткуда не берутся. Сомнение, кроющееся в них, не опасно. Разочароваться в себе и своем занятии не грозило. Вроде как. Дело правильное и нужное. На сто грешников всегда найдется одна чистая душа. Вот из-за нее и правильное.
Глава шестая: зло под водой
Улица уходила вниз, к реке. Захотелось спуститься, посмотреть. Эту реку он любил. Старую и добрую, величавую, текущую вдоль полей, степей, городов и даже невысоких гор Жигулей. Видел ее во многих местах и всегда останавливался, любуясь серебристо отблескивающими волнами, прореживаемыми белыми бурунами. Можно ли отказать себе в таком? Нет, точно нельзя. И наплевать на постоянно меняющуюся хлябь с сыростью. Пройдет дождь, так пройдет. До вечера хватит времени обсохнуть.
Даже повезло. Пока шел вниз, стараясь перешагивать лужи, дождь успокоился. И даже получилось полюбоваться черной полосой внизу… Прежде чем пришлось искать где укрыться.
Рядом с ним, укрывшись за зонтом в клетку, шушукались две девчоночки-студентки. Милые, даже похожие одинаковым оттенком волос и хитрыми глазами. Ну, с волосами-то все понятно, краску покупали в «своем» месте и «своего» оттенка. Непрофессиональную прокраску и явную «неместность» разглядеть легко. Ничего плохого он в этом не видел. Но методикой и выводами никогда и ни с кем не делился. Многие женщины не любили присказку про девушку, что увезешь из деревни и деревню, что из девушки не выгонишь. Тем более, деревенских любил намного больше городских. Пусть и не во всех вопросах.
О чем шептались? Явно ни о новом. Не про учебу. Не про работу. Не про будущее. Про парней. О чем еще говорить двум симпатичным девчонкам, красивым только даже из-за собственной наивной, чуть пухленькой, но такой милой юности?
Как всегда – обманывали сами себя и этим же наслаждались. Хотелось сказать одной из них о причине странноватых светлых пятен, видневшихся чуть ниже ключиц из-под расстегнутой блузки. Но не стоило. Во-первых, некрасиво говорить девчушке в двадцать лет о сифилисе и «ожерелье Венеры». А, во-вторых, кто знает современную молодежь? Возможно она знала и просто не смущалась. Это же просто болезнь. И она лечится. От нее не умирают.
А в третьих…
Он замер, совершенно по-собачьи шевельнув носом. Заметил настороженный и недовольный взгляд одной из девчонок. Ну да, их запросам отвечать не довелось. Куртка удобная и теплая, но потертая. И вообще, вещи-то неплохие, но на свою цену не выглядящие. И вот, представьте себе, стоит такое чучело рядом с такими красивыми девами и шевелит носом. Наверное, беляшами запахло, вот и нюхает. Да и наплевать на их мысли.
Вниз, к реке, практически сбежал. Не до того, чтобы не обрызгаться. Беспокойство охватило сильнее. След, протянувшийся от реки, не уходил. Четкий и осязаемый, легко улавливаемый в воздухе. Темное густое переплетение тлеющих душ, растворяющихся в воздухе, кричащих от боли и страха.
Хреново дерьмо. В городе творилось что-то совсем неладное. Открыто и в наглую, не опасаясь никого и ничего.
На набережной, холодной и сжавшейся под нелепым прямоугольником гостиницы с таким красивым названием «Россия», след начал растворяться. Вел сюда, дразня и обманывая. Значит, приехал не зря. Что-то серьезное шевелилось в утробе города, что-то зрело, наливаясь черной жидкостью нарыва. И грозило вот-вот прорваться.
Он остановился у ступеней, ведущих вниз. К плещущейся непроницаемо черным языком воде. След пропадал, уходил сюда, теряясь в реке. Такого не ждал, и теперь пытался понять: как разобраться с этим?
Но одно стало ясно точно. Ночью здесь должны ждать. Обязательно ждать. Потому как на глубине своего времени дожидались их клиенты. Но стоило убедиться. Обязательно стоило. Отвлекающие обманки были в ходу у любого умного Проводника.
Чуть в стороне, у пристани, дальше в воду уходил пирс. Под него-то, пройдя через открытую калитку, он и пошел. Присел у самого края остро пахнущего сыростью зеркала. Среди выброшенного рекой хлама отыскал тоненькую ветку. И замер, ловя неуловимые изменения, так присущие Другим. А тот крутился рядом, это чувствовалось наверняка. Обеспокоенный Другой, боящийся и почти паникующий. Иногда не-Божьи твари оказывались очень полезны.
Со стороны вряд ли кто понял бы: что к чему. Тут только опыт. Либо та самая охотничья чуйка. Так вот, и никак больше. А если знаешь, где и как проявится нечеловеческое существо, то куда проще. Еле-еле заметные росчерки, оставляемые по воде самым краешком плавника Другого, он увидел еще с набережной. Оставалось или ждать, или звать. Звать показалось более умным решением.
Несколько рун появились на песке. Река любопытно лизнула их краешком, замерла, явственно вздрагивая. Теперь оставалось только ждать. Он покосился на набережную, почти совсем пропавшую в навалившемся белесом тумане. Хорошо, Другой будет переживать меньше.
Водяник появился неожиданно. Так, как умеют лишь Другие. Вода мягко разошлась, выпуская хозяина. Впору было бы испугаться, не знай он, что происходит с речным существом.
Кряжистый, с покатыми плечами и бочкой груди, с головой, почти вросшей в нее. Хлопающий тяжелыми набрякшими веками темных, без белка, глаз. Соминые темные усы придавали сходства с карикатурным гоголевским Пацюком. Желтоватая кожа чуть поблескивала каплями стекающей воды.
Разговор затягивать не стоило. Водяник вне реки быстро становился злым, желая вернуться на родную уютную глубину.
– Чего звал?
Голос Другого совершенно не напоминал полностью человеческое звучание мавки. Чуть скрипящий гулкий бас шел из мощного тела с натугой, выталкивая каждую букву с заметным усилием.
– Ты знаешь.
Водяник громко фыркнул, плеснув в его сторону слизью. Не дать не взять – бегемот.
