– Вы под стать друг другу, – уважительно сказал Ярвин. – Смелые.
Эйслинг скупо улыбнулась.
– Гундриг еще назвал нас красивыми.
– Ему можно верить.
Муж захохотал и быстро ее поцеловал.
Они выбрались из сумрачного леса, наполненного запахом мха и сырой древесной коры, и остановились на опушке, где гулял свежий ветер. Отсюда хорошо просматривались дикарские скалы. Утоптанная дорожка бежала вниз по холму и терялась как раз на подступах к каменистым подъемам.
Дикари точно ходят здесь. Эйслинг быстро огляделась, выискивая фигуры в шкурах, но, к счастью, никого не нашла. Зато взгляд зацепился за знакомый выступ, на котором дракон прикрывал ее от ветра.
Даже на опушке порывы трепали ее волосы и холодили щеки. А там, наверное, ее и правда сдуло бы.
– Интересно, почему ваши дикари выбрали этот путь? – произнес Ярвин и тоже посмотрел в сторону скалы, на которой бывала Эйслинг. – Удобнее обойти там и не надо лезть через овраг.
– Там часто отдыхал дракон, – сказала она. – Пока я гуляла в лесу, он сидел на той скале.
– Еще одна история о том, как ты гуляла с драконом, и я отдам тебе звание великого воина.
Ярвин вдруг крепко обнял ее.
– А я бы отдала его Варне… или Корну, – честно призналась Эйслинг и даже не пошевелилась, чтобы выбраться из объятий. – Я провела с драконом всего-то неделю и чуть не сошла с ума, убежала вот сюда, к лесу, а дракон меня нашел. Не нападал, просто остался рядом… Мы долго сидели здесь, я была такой голодной, что начала жевать траву. И вдруг пришел Корн. Он боялся дракона, но шел прямо. На вытянутых руках нес плащ, видимо полагая, что принцессе холодно. Он не знал, что рядом с ящером всегда было жарко. Но Корн пришел, когда увидел, как я бежала в лес. Совершенно бледный, с крупными каплями пота на лбу, он поднялся на скалу и положил плащ рядом с драконом. Произнес только: «Для нее», – и сразу отступил.
Эйслинг украдкой потрогала плащ, который был с ней два года, и улыбнулась. В тот день, когда дракон не сжег Корна, она поняла, что с чудовищем можно договориться.
– И после этого ты его поцеловала, – заявил уверенно Ярвин. Он все еще не выпускал ее из объятий, и Эйслинг не могла видеть его лица, но слышала лукавство в голосе.
– С чего ты взял?
– В ваших ресляндских сказках после таких дел всегда бывают поцелуи. Гундриг все время просил Уну посмотреть в конец, и, если там не оказывалось поцелуя, он уходил играть… Но поцелуи всегда были.
– Ты же знаешь, что в сказках сплошная неправда?
– Значит, и мне не видать поцелуя. – Он тяжело вздохнул. Эйслинг даже отодвинулась, чтобы поднять голову и посмотреть ему в лицо. – Я тебя когда-то спас, ты помнишь? За это в сказках всегда полагался поцелуй.
А ведь правда спас. Эта мысль показалась очень странной. Ее же не надо было спасать… только вот варвары этого не знали. И Ярвин справедливо думал, что он герой.
– Ты жалеешь о том, что дракон мертв? – спросил муж.
– Нет, – совершенно честно ответила Эйслинг. – Он всегда оставался опасным. С ним порой было страшновато жить. Поэтому, наверное, мне давно пора сказать тебе спасибо.
Ярвин склонил голову набок, ожидая следующего шага, и Эйслинг встала на цыпочки, чтобы его поцеловать.
Ветер закружил вокруг них, и она будто услышала одобрительные смешки хранителей, но ее отвлекли новые горячие поцелуи. И почему они такие, что все мысли сразу вылетают из головы?
В Хилн они вернулись к темноте. Ярвин проводил ее до Корна, а сам узнал, как найти людей с улицы мастеров, и ушел. Даже не попросил приглядывать за своей женой. Хотя Уна и не отводила взгляда, пока Эйслинг под руку с капитаном шла в здание стражи.
Корн казался слишком сосредоточенным, и как только за Джосаном закрылась дверь кабинета, тут же вынул свернутое письмо.
– Я думаю, тебе стоит это прочитать.
Еще до того как Эйслинг открыла письмо, она знала, от кого оно. Лев на сломанной сургучной печати говорил сам за себя.
«Законный король Ресляндии Дайра из рода Терегил искренне благодарит Вилла Корна за службу в столь нелегкое время и награждает орденом отваги. Королевство и в дальнейшем нуждается в таких людях, посему с этого дня жалованье будет выплачиваться по личному указу короля.
P.S. И не сочтите за труд, напишите безутешному отцу, как поживает его дочь».
Приписка была оставлена рукой Дайры, никаких сомнений. Эйслинг хорошо знала эти летящие буквы и как наяву слышала легкий скрип пера своего отца.
Как всегда, коротко и по существу, но отчего-то от этих строк холодок бежал по спине.
– Полагаю, он должен был прислать еще и деньги, – сказала принцесса.
Корн кивнул и указал на стол, где лежал пухлый кожаный мешочек.
– Ты уже ответил?
– Пока нет. Гонец прибыл только что, и сейчас он трапезничает.
Письмо в руке Эйслинг дрогнуло, и она быстро отдала бумагу Корну. Не стоило показывать, насколько это послание выбило ее из колеи. Хотя капитан не дурак и сам о многом догадается или задастся вопросом: случайность ли, что король вспомнил о капитане? Да и о дочери. Почему сейчас?
– Король огорчится, если ты будешь молчать.
– Я отвечу, что ты жива и вышла замуж.
– Да. – Эйслинг еще раз бросила взгляд на желтоватую бумагу. – Будем надеяться, он просто хочет узнать, как здесь обстоят дела… Хотя жалованье и орден говорят, что он намерен закрепить здесь свою власть. Боюсь, вскоре в Хилн прибудет его человек, а возможно, и отряд, чтобы напомнить о том, кому принадлежит Хилбор. О том, что Ярвин здесь не больше чем наместник.
Этого стоило ожидать. Дайра часто говорил о том, что придумает, как вернуть Хилбор без крови, войн и лишних смертей. Это все слишком плохо сказывалось на торговле, а ее король ценил превыше всего. Он придумал хороший план и теперь хочет вернуть Хилбор себе. Опять без лишних жертв, тихо и спокойно.
– Не забудь про ответ, деньги по праву твои, так что не раздавай их стражникам.
Эйслинг еще о чем-то говорила с Корном, но думала о своей судьбе. Незавидной, как ни посмотри. Когда придут люди Дайры, ее жизнь будет кончена.
После разговора принцесса ушла в соседнюю комнату. Она когда-то даже здесь спала, правда, последнее время останавливалась только в том в уютном доме, где пахло летом. Но сейчас холодная комната напротив кабинета капитана стражи была очень кстати. Да, здесь не горел камин и приходилось кутаться в потертый плащ, но так Эйслинг находилась далеко от людей. Она долго сидела в кресле и смотрела в окно. Там стояла ночь, и только случайные огни изредка освещали проем. В голову лезли печальные мысли. И она все больше грустила, а когда совсем замерзла, все-таки пошла в их с Ярвином дом.
