В Раю Беатриче показывает Данте трон, приготовленный императору Генриху:
Воссядет дух державного средь вас
Арриго, что, Италию спасая,
Придет на помощь слишком в ранний час.
Гвидо Кавальканти к тому моменту давно мертв, но не приходится гадать, как бы он отнесся к таким строкам – и, помимо прочего, к тому обстоятельству, что эти политические декларации касательно объединения вольных итальянских городов, о покорении Флоренции германским императором – произносит Прекрасная Донна, предмет поклонения возлюбленного, та, что представляет собой чистую эманацию Любви. Но в том-то и дело, что для Данте империя и борьба за имперскую власть и есть Любовь. И никакой иной Любви поэма Данте не воспевает.
С этим и связана нетерпимость поэта, его мстительность в отношении былых соратников – поэтов сладостного стиля: своего учителя Брунетто Латини он помещает в 7-й круг Ада – причем считается (из текста это явно не следует), будто бы за однополую любовь, хотя и не вполне понятно, почему Вергилий за те же пристрастия (как в случае Латини, недоказанные) не поплатился. Внутри логики христианского сознания тот грех, что признан таковым после принятия христианства, не считается за такой для римлянина; но, руководствуясь логикой самого Данте, поставившего язычника судить ошибки, в том числе и христианские, такая логика не может быть признана релевантной.
Брунетто Латини – философ, первым создает поэму не на латыни (как раз Данте начал писать «Комедию» на латинском), но на французском языке. Латини, изгнанный гибеллинами после той битвы при Монтаперти, где полководцем был Фарината, нашел приют в Париже; он возвращается во Флоренцию после реставрации гвельфов. Будучи во Франции (по-французски!), пишет поэму об идеальном мироустройстве «Tesoretto» («Сокровище»); Данте заимствует кое-что непосредственно с самого начала поэмы: строфа «я очутился в сумрачном лесу» воспроизводит метафору Латини. Данте, вслед за Латини, пускается в путешествие, желая постичь общий закон мироздания; интересно, что советчиком Латини выступает поэт Овидий. В десятой главе «Тезоретто» имеется следующая сцена:
…
узрел Овидия в роскошном одеянье;
Обдумав все, что нам несет любовь,
Он описал в деталях все уловки,
Деяния и страсти.
Я его просил сказать,
В чем цель затей Амора:
Зло или добро на крыльях он несет,
Лук, стрелы, муки – для чего все это?
Овидий мне ответил на «волгаре»:
Любовь поймет лишь тот, кто испытает,
И, если ты желаешь знать любовь,
Прими все разом: радость, боль
И горе, ошибки и открытья.
Все это порождается любовью.
Я бросился бежать, и ночь и день
Бежал я прочь от злобного ребенка,
Чтоб он не мог поранить мое сердце.
И если я об этом умолчу,
Решите вы: я жертвой стал любви.
Однако потрудитесь разобраться:
Влюбленный слишком часто изменяет
Свои сужденья.
В смятении и я был, но недолго.
Не мог пошевелиться, увлечен
И побежден любовью,
Уже не мог идти; и ослабел.
Но мне помог Овидий: объяснил,
Как следует себя вести;
Я ожил, тогда и путь нашел,
И я сумел сбежать.
Я перешел чрез Альпы и дошел
До благодатной радостной равнины.
Во время путешествия – страдал.
Страх, скорбь, одышка;
В теле и в душе такая боль,
Что уж решил вернуться
И каяться смиренно во грехах
Священникам с монахами.
Даже в этой книжке пороков – бездна;
В каждом моем слове могу их отыскать,
Мне б их исправить,
Чтоб мой труд пришел с согласье с верой.
Я прошу, позвольте немного отдохнуть.
Собраться с мыслями.
Мне надо вникнуть, обменяться мненьем,
Как лучше каяться. Сыскать такого друга,
Которого сочту я настоящим,
Которому доверю свои мысли
И от которого приму советы
[17].
В отличие от Латини не ведающий сомнений Данте выбирает себе в вожди не знатока природы любви Овидия (см. «Лекарство от любви»), но государственного поэта Вергилия, подчинившего чувства (в том числе и подобие любви) строительству социального порядка. Поэма Латини написана слегка насмешливым тоном; обращения к читателю (в переводе они опущены): «Позвольте мне, сударь, слегка отдохнуть и поразмыслить» исключают директивность в принципе. Латини не утрачивает ощущения собственной свободы: он не долгом влеком, но путешествует из любопытства. Данте же именно ведом Вергилием. Латини, как и Данте, описывает общий закон, управляющий природой; но согласно Латини это не закон, но Натура. В третьей главе «Сокровищ» Латини рисует тварный мир, населенный людьми и животными («лик был природы един по всей широте мирозданья», как говорит Овидий в «Метаморфозах»), и описывает волшебную фигуру, повелительницу сущего:
«…которая всеми управляла. Ее воплощение было то смутным, то явным. Порой казалось, что она касается неба и становится частью неба; но иногда она словно меняла небосвод, пуская его в круговорот. Порой она делалась огромной и заключала весь мир в объятья, и тогда казалось, что она улыбается; но порой уменьшалась в размерах и делалась грустной…»
«…Золотые нити волос свободно распущены.
Чистое чело, красивые глаза и длинные ресницы, алые губы, точеный нос, сверкающая улыбка и нежная шея.
Я не нахожу слов, не потому что испуган и ленив, но потому что не понимаю, чему она принадлежит: земле, небу или морю. Я лишь понял, что она способна творить и растворять в себе стихии.
Возникла из ниоткуда, а как – материально и духовно или тем способом, который не могу формулировать, это мне знать не дано.
И я увидел, что в ней каждое существо находит одновременно и свое начало, и свой конец»
[18].
Описание этой фигуры, приводящей в движение все живое, имеет мало общего с возможным портретом Богоматери или явлением Спасителя и какой-либо еще эманацией христианского Духа; зато это описание в полной мере соответствует «Рождению Венеры» Боттичелли.
Продолжим текст Латини цитатой из четвертой главы «Сокровищницы»:
«Когда она увидела меня,
Повернулась ко мне, улыбнулась и добродушно сказала:
Я – Природа (Natura), и я создание Творца.
…
Он начал создавать меня, но таков принцип творения, что процесс создания не имеет ни начала ни конца.
Процесс моего созидания не заканчивается.
…
Творец присутствует во все времена, он вечно творит меня … и моя работа, которую он освещает, постоянна и никогда не завершена»
[19].
