4. Метафизический смысл поэмы заключается в том, что поэт предвидит создание внутри жизни земной и временной той системы управления, какой управляется вечная жизнь. Данте утверждает, что цель – единство вечного и переменного. Так будет достигнута абсолютная гармония, исключающая несправедливость в принципе. Вероятно, в будущем отпадет необходимость в Аде, хотя, с другой стороны, те грешники, которые уже в Аду, должны продолжать мучиться. Предложенная система управления живыми называется империей и управляется в соответствии с правилами, переданными из вечной жизни. По типу управления такая империя напоминает фашистский рейх. Данте стал фашистом не вдруг и не случайно; он эволюционировал постепенно и обдумывал всякий шаг.
Эволюция Данте от гвельфа – к гибеллину, от республиканца – к имперцу, от империалиста – к фашисту – поразительна; здесь сказалась драма Ренессанса, опротестовавшего собственную свободу. Фигуру Данте принято воспринимать как символ интеллектуальной свободы и (хотя так прямо не говорится) символ Ренессанса, во всяком случае, Проторенессанса. И, однако, позиция Данте абсолютно и обдуманно направлена против свободы воли, и если понимать Ренессанс как утверждение свободной воли (см. Пико, Валла или позже Эразма), то Данте поэт антиренессансный и антиреспубликанский. В свете эволюции Данте от республиканца к империалисту изменение типа правления, которого придерживалось семейство Медичи, от республиканского к тираническому – закономерно. Существенно, впрочем, то, что Медичи, даже создав тираническую систему управления Флоренцией, даже превратив былую республику в герцогство Тосканское, оставляют некоторые элементы республиканского законопроизводства. Что же касается правления Лоренцо Медичи, то последний – учитывая эволюцию Данте, скорее всего, ему понятную – выстраивает диалог неоплатонического двора как оппозицию доктрине Данте.
В свете директивной конструкции Данте личность жовиального тирана Лоренцо приобретает черты даже, пожалуй, героические. Поэма Лоренцо «Пьяницы» – обдуманная пародия на директивный дискурс «Комедии»; уместно уподобить поэму Лоренцо пятой книге Рабле, путешествию к Оракулу Божественной Бутылки. Написанная терцинами и сюжетом подражающая Данте, поэма скабрезна на грани кощунства:
…Учил, что величайшая из пыток
Та, что терпел Спаситель на кресте,
Когда воскликнул: Как я пить хочу!
Когда бы этот тип был столь премудр,
Насколько толст и пьян, то он сошел бы
За Августина и святых отцов.
Пусть прочь идут
С божественной добродетелью.
Это фрагменты из третьей главы. Ниже фрагменты из главы пятой:
К вождю я повернулся, трепеща,
И вопрошал: вот вижу вход пред нами,
Но сможет ли войти в ворота смертный?
Вожатый молвил: Здешние жильцы
Огромны, но не стоит их бояться:
Они свой разум пропили давно.
…
Вот Аполлон, он не велик ни в чем,
За исключением размеров чаши
[21].
Можно сказать, что эпикурейский тон Лоренцо пригодился флорентийской риторике: убрал присущую со времен Данте патетическую фальшь в описании малых сих. Описывая далекие толпы грешников, которые, очевидно, тоже как-то страдают, Данте не конкретизирует мучений (поскольку нет оснований для персональной мести), просто сообщает о том, что все они стонали или трепетали. Помимо прочего, шуточная поэма Лоренцо едва ли не впервые реалистически описывает быт крестьянства – быт пьяный и вульгарный, но живой. Традиция сентиментальной буколической литературы, начиная с Вергилия, задала на тысячелетие вперед мелодраматическое представление о деревне; в подробной поэме Данте, обличающей пороки городов, ничего не сказано про убожество народной жизни. Что касается «Буколик» Вергилия, написанных по конкретной государственной нужде – поднимать сельское хозяйство в разоренной гражданской войной стране, – то в заказной сельскохозяйственной поэме («Поднятой целине» I в. н. э.) о реальности сознательно не сказано вообще ничего. Вергилий – поэт официозный, программно неправдивый. Лоренцо пишет о крестьянстве так, как написал бы Броувер или Тенирс, Хальс или Остаде, то есть так, как не написал ни Данте, ни Боккаччо, ни Вергилий. Лоренцо, конечно же, развратный тиран, но вот парадокс: устами тирана глаголет истина. В поэзии Лоренцо слышится живой, умный, честный (вот странность – честный!) голос. И вот флорентийский тиран, ценитель скабрезной шутки, заказывает Боттичелли иллюстрации к Боккаччо, высмеивающие куртуазную литературу.
Параллельно с циклом иллюстраций к новелле о Настаджо, иллюстраций ехидных, Боттичелли заканчивает «Рождение Венеры» и «Весну» – печальный реквием республике.
Сразу же после написания этих вещей для виллы ди Кастелло Боттичелли отбывает в Рим, расписывать капеллу, получившую название Сикстинской, поскольку задумал ее Сикст IV. Папа Сикст IV был врагом Флоренции и участвовал в военных действиях против нее вместе с Неаполем; тем более странно, что певец флорентийской свободы Боттичелли отправляется в Рим.
Капелла, по замыслу папы, представляет теологическую трактовку истории. Амбиции Сикста в том, чтобы в эстетике капеллы воплотить то, что Флорентийский собор не смог воплотить в политике.
За несколько лет до Микеланджело Боттичелли пробует единой концепцией соединить то, что распадается у него на глазах.
9
Появлению во Флоренции Фра Савонарола обязан рекомендациям философа Пико делла Мирандола, известного своими противоречивыми взглядами. Пико был мастер по части поисков антитез к собственным тезисам – его 900 тезисов полны противоречий, им самим пестуемых; Пико был платоником, который изначальную, вечно изменяемую парадигму расширил произвольно, включил и доктрины иудаизма, и каббалу, и мистику; спустя век его бы сочли алхимиком. Его последователь, бесстрашный Бруно, договорил многое до конца – Пико предпочитал провоцировать. Пико привлек страстный обличитель светского гуманизма монах Савонарола, обличитель роскоши, к которой сам Пико испытывал простительную (как он считал) слабость. Проповедь приезжего аббата показалась светскому философу необходимым компонентом для его смеси: тигель гуманизма, сплавляющий все, считал Пико, выдержит эту смесь. Приезжий монах был диковинкой, таким очаровательным бунтарем, которого всякий салон приветствует – до того момента, разумеется, пока этот правдолюбец не разрушает устои салона. Но кто же мог этакое предполагать? Савонарола стал аббатом монастыря Святого Марка; толпы флорентийцев шли на проповеди нового аббата, обличавшие роскошь знати и преступления правителя Лоренцо, да и сам Лоренцо умилялся аббату. Правителя Флоренции коробило, что монах не испытывает благодарности за оказанные ему милости; но благородный Лоренцо Медичи был выше обид. Савонарола заговорил с яростью библейского пророка. Слова из проповеди Савонаролы «Господь позволил богатому впасть в грех, чтобы тот познал, что он животное» сравнимы по ярости со словами Иезекииля. Фра Савонарола формулирует обвинения в адрес Лоренцо Медичи: разграбление соседней Вольтерры (наняли кондотьера Федерико да Монтефельтро), растрата денег приюта девочек, обрекшая их на участь падших женщин, и – главное – уничтожение (сведение до номинального статуса) демократических институтов города.
