Савонарола сделал искренность условием существования эстетической мысли – поворот рассуждения, небывалый для тех лет. Человек закона и долга, он был уверен, что убеждение сильнее смерти: перед казнью занимался толкованием текстов святого Фомы вместе с другим осужденным, Фра Доменико.
Савонарола писал так: «В чем состоит красота? В красках? Нет. В линиях? Нет… Вы видите солнце и звезды; красота их в том, что они имеют свет. Вы видите блаженных духом, красота их – свет. Вы видите Бога, который есть свет. Он – сама красота. Такова же красота мужчины и женщины: чем она ближе к красоте изначальной, тем она больше и совершеннее».
Все ухищрения живописца (Боттичелли – искушенный мастер) направлены на создание света в картине. В «Мадонне с восемью ангелами» из Берлинской картинной галереи Боттичелли доводит заботу о светоносности картины до буквализма – пронизывает изображение сотней золотых нитей, лучей сияния. Это прием механический, искреннего порыва в нем нет, есть лишь умение и расчет. Однако искренняя страсть к свету превращает прием в откровение. Картина источает ровный свет, тихий, не слепящий – сияющий.
В «Мистическом Рождестве» (созданная в 1500 г., уже после гибели Савонаролы, единственная подписанная картина – мы вправе заключить, что подпись означает самоидентификацию с утвержденным в картине) вихревая композиция устроена ярусами. Есть буквальное «восхождение» к небесному метафизическому; это восхождение явлено нам во всех своих ярусах одномоментно, так и Данте видит весь ландшафт разом, хотя тот и расположен концентрическими, восходящими кругами. Обычная боттичеллиевская взвихренность и типичное дантовское восхождение по спирали вверх. Так возникают ярусы, сопоставимые с кругами Рая; здесь на картине представлено три яруса. Первый ярус – серафимы, поднятые небесными потоками. Второй ярус – Мария с младенцем и волхвы. Третий ярус – ангелы, выполняющие охранительную функцию: они обнимают сцену Рождества, при этом обнимаются сами, крепость их объятий как бы охраняет младенца и Богоматерь. Перед нами три пары ангелов, вообще все в картине подчинено троичному принципу.
Помимо прочего, на первом плане – перед яслями с младенцем и магами, у ног ангелов – в траве прячутся черти; мастер рисовал таких в листах к дантовскому «Аду». Но здесь черти не торжествуют, не ужасают, как пугает, например, дьявол Фра Анджелико или сатана Луки Синьорелли; эти же злокозненные существа побеждены и простерты во прахе. Поразительно, что черти замечены художником в Вифлееме, непосредственно перед яслями с младенцем; невиданный для кватроченто сарказм. То, что Боттичелли впустил в райскии сад чертей, роднит его с Босхом, писавшим свой «Сад наслаждений» одновременно, в том же 1500 г. У Босха чудища возникают непосредственно у ног святых, но встретить монстров у прекраснодушного Боттичелли – странно.
В верхней части картины Боттичелли пишет текст – небывалое дело для него. Текст следующий: «Она была написана в конце 1500 г. во время беспорядков в Италии, мною, Александром, в половине того периода, в начале которого исполнилась глава XI святого Иоанна и второе откровение Апокалипсиса, когда Сатана царствовал на земле три с половиной года. По миновании этого срока дьявол снова будет закован, и мы увидим его низвергнутым, как на этой картине».
«Три с половиной года после событий» – вряд ли Боттичелли отсчитывал срок со смерти Лоренцо; вероятнее, начинал он счет с 1496 г. – с отказа Савонаролы принять кардинальскую шапку в обмен на умеренность критики Рима. Тогда Савонарола сказал так: «Мое чело может увенчать только шапка красной крови» – и не ошибся: в 1497 г. его отлучают, затем арестовывают, пытают, в 1498 г. вешают и сжигают труп, и вот в 1500 г. его ученик Боттичелли пишет «Мистическое Рождество».
Художник помнит проповедь, сказанную в отчаянный момент, проповедь о структуре идеального справедливого правления – мысль Савонаролы такова:
«Мы видим, что вначале истина Христа, когда он родился в яслях, была маленькой; затем, по мере того, как он возрастал, увеличивалась… О, сколь велико достоинство человека, если подумать, как Бог заботится о нем! Если ты, Флоренция, установишь у себя правление, похожее на небесное, блаженна будешь. На небе есть три иерархии: первая предстоит перед лицом Божьим, предстоит Троице и Богу; в Божественной сущности она видит все, что нужно делать в этом мире. Вторая иерархия видит, будучи просвещенней первой; третья иерархия видит события и вещи в их частных проявлениях, в силу просвещения высшими иерархиями. Каждая иерархия имеет три чина – в первой – Серафимы, Херувимы и Престолы. Они отвечают за то, чтобы возжечь любовь, и воспламеняют других служением добродетели. Вторая иерархия также имеет три чина: первыми следуют Владычества… они свободны от какого бы то ни было рабства. Силы, подавляющие бесов и прочую нечисть, воздвигающую препятствия добру… далее следуют Власти, которые располагают добрые дела так, чтобы достичь желанной цели. За частностями следит третья иерархия, также имеющая три чина. Это Начала – то есть правители и капитаны над провинциями; следуют за ними Архангелы и Ангелы». Такая структура Града Божьего (по Савонароле) может быть полностью скопирована и нашей, земной жизнью. Данная структура, которую Боттичелли, конечно же, узнал от Фра Савонаролы, описана псевдо-Дионисием, в те годы настольным чтением богословов – в том числе и доминиканского монаха. В своей финальной работе Боттичелли, сам того не ведая, создает текст, параллельный с псевдо-Дионисием.
В картине Боттичелли верхний ряд действительно образуют херувимы и серафимы, исполняющие мистическии танец в небесах; ниже, во втором ярусе, собственно сцена Рождества, усложненная сценой поклонения волхвов. Боттичелли так себе и представляет Властителей, Силы и Власть – как вавилонских магов и младенца, коего принимают за Царя Иудеиского. Наконец, третий, нижний ярус – это ангелы и архангелы – причем в трактовке Боттичелли этот защитный пояс (ангелы являют грозную силу) буквально оплетает сцену в яслях. Ангелы же и ниспровергают мелких чертей. Перед нами структура теократии, которая себя осознает как мировая власть, тем самым корреспондируя с дантовской идеей «мировой монархии».
История Флоренции словно развивается по заранее написанному сценарию: умирает Лоренцо Великолепный, и немедленно умирают члены его кружка; причем Пико делла Мирандола умирает молодым, в тридцать два года, и перед смертью умоляет Савонаролу похоронить его тело в монашеском облачении. Анджело Полициано умирает, освистанный толпой, – баловень общества, он обвинен в отвратительных пороках. Это ведь не просто подробности социальной истории: это физическая смерть «красоты», той самой Красоты, что была гуманистической религией, казалась бессмертной. Отчего Боттичелли не оставил картины «на смерть» Красоты – как оставил он картину о торжестве Клеветы, например? Художник, персонифицировавший прекрасное в Джулиано Медичи и Симонетте Веспуччи, желавший писать продолжение, парафраз любви Данте и Беатриче – отчего он не написал реквиема по красоте?
Впрочем, им изображена сама Смерть. Он нарисовал Смерть в «Весне», ибо черная фигура, хватающая женщину справа, – что же это, как не явление смерти, вторгающейся в райский сад «Примаверы»? И, зная хорошо, как заканчиваются проекты, Боттичелли написал «Мистическое Рождество» – это завещание: утопия республиканского христианского правления, которую он сформулировал перед смертью.
