Существует мнение (его высказал историк Лефевр), что проект утопического аббатства, предложенный Рабле, является проектом «аристократического коммунизма». Лефевр объявил Рабле продолжателем Томаса Мора, а проект аббатства Телем, таким образом, становится теологическим вариантом коммунизма. В книге «Двойная спираль истории» Карла Кантора проведена параллель между Пантагрюэлем и его двенадцатью учениками (Панургом, Эпистемоном, братом Жаном, Эвсфеном, Гимнастом, Карпалимом и т. д.) – и Христом и двенадцатью апостолами. Автор «Двойной спирали истории» настаивает на том, что Рабле предложил проект поновления Завета, причем такой, который не имел ничего общего с нахлынувшей в ту пору на христианскую Европу Реформацией.
Сегодня, в годы кризиса другого «общего сценария» демократии, можно видеть, как генеральная идея распадается на множество узконациональных доктрин. Но вообразите Европу, объединенную христианской церковью, которая теряет авторитет – и тезис «нет ни эллина, ни иудея» терпит крах. Толкование посланий святого Павла – краеугольная тема диспутов; сегодня в том числе.
Именно в это время Ганс Гольбейн своими «объективными» портретами усиливает эффект номинализма – и универсальные проекты Томаса Мора и Эразма, Рабле и Иоганна Рейхлина оказываются под угрозой.
7
Рабле, Мор, Эразм, Микеланджело и Брейгель понимали равенство по-разному, хотя соглашались в главном: не принимали порабощения догмой и подчинения одним человеком другого. Мор видел равенство в общем труде, и человек был принужден (по Мору) к труду общим нравственным долгом. Рабле же считал, что созидание находится в природе человека, и если индивид свободен, труд станет не обязанностью, но творчеством. Брейгель, подобно Рабле, утверждает, что свободный труд есть потребность, и жизнь в коммуне не нуждается в регламенте – регламентом становится природа. Согласно Микеланджело, каждый человек есть участник общего космического восстания, переводящего христианское учение в титаническое усилие по освобождению рода от зависимости и трудовой повинности. Мировая республика, изображенная Микеланджело в сикстинском проекте, формирует свою историю согласно замыслу Бога – но по собственному сценарию. Эразм, оспоривший лютеранские доктрины принуждения воли к религиозному повиновению, во многом стал учителем для Рабле и для Брейгеля.
И последние десятилетия Ренессанса, когда империи еще не уничтожили республиканский проект, не похоронили утопию, прошли в свершениях этих последних христианских гуманистов: Рабле, Брейгеля, Мора, Микеланджело. Как не вспомнить девиз Телемской обители – стихотворный девиз, ибо веселая книга Рабле изобилует серьезнейшими стихами:
Входите к нам вы, кем завет Христов
От лжи веков очищен был впервые.
Да защитит вас наш надежный кров
От злых попов, кто яд фальшивых слов
Всегда готов вливать в сердца людские.
Это призыв к обновлению Церкви, но вовсе не в духе Реформации, напротив. Телем есть образец совершенной раскрепощенности и абсолютной личной воли – столь ненавистных для протестанта свойств. Брат Жан специально настаивает на том, чтобы каждый пункт монастырского устава был изменен до совершенной противоположности – если обычные монастыри запрещено покидать, то Телемскую обитель каждый может оставить, когда ему вздумается; если монахам обычных монастырей запрещен брак, то телемиты вольны заключать брачные союзы и любить друг друга, в том числе и физически, и так далее.
Часто возникает вопрос: если бы не щедрое меценатство Грангузье – на что жили бы телемиты? Как появлялись бы их наряды, мебель, еда, музыкальные инструменты? Одно из крыльев Телемского аббатства отведено для проживания свободных (тоже свободных!) ремесленников – там работают (пока хотят и непринуждаемо!) швеи и краснодеревщики, повара и каменщики. Сами телемиты предаются высокому досугу – совершенно в аристотелевском смысле этого слова; они – творцы высоких идей. И вот возникает вопрос – а если бы не Грангузье, как такое было бы возможно? В случае равенства, предложенного Мором, все понятно: все люди обязаны работать, каждый на своем месте, золото – презренно (на острове Утопия в золотые цепи заковывали преступников); но телемиты не отказались от роскоши – они шокировали роскошью пуританское воспитание.
Впрочем, труд по необходимости на острове Утопия не устраивал многих читателей Мора; поскольку весь план представал химерическим, то от принуждения к труду хотелось отказаться в первую очередь.
Несколько гротескно преподнес план островной республики Гонзало, шекспировский персонаж из пьесы «Буря», друг Просперо:
Я отменил бы всякую торговлю.
Чиновников, судей я упразднил бы,
Науками никто б не занимался,
Я б уничтожил бедность и богатство,
Здесь не было бы ни рабов, ни слуг,
Ни виноградарей, ни землепашцев,
Ни прав наследственных, ни договоров,
Ни огораживания земель.
Никто бы не трудился: ни мужчины,
Ни женщины. Не ведали бы люди
Металлов, хлеба, масла и вина,
Но были бы чисты. Никто над ними
Не властвовал бы…
Такое предложение анархического государства, ликвидировавшего неравенство за счет возвращения к природе, стало единственной реакцией Шекспира на моровскую утопию, которую он отлично знал. Бесполезность плана Гонзало самоочевидна, хотя это и не вполне пародия на «Утопию» Мора. Просто остров волшебника Просперо (утопия Шекспира) существует вне истории, на острове не строят, а пребывают.
Однако обитатели аббатства Телем трудились, и трудились ежечасно – они творили. За счет чего высокий досуг возможен? Ответ на каверзный вопрос проще, чем кажется вначале. Собственно, Маркс предсказывал возникновение коммунизма на плечах промышленных революций и организации машинного труда, на основании прогресса, который будет достигнут при капитализме. Освободившийся пролетариат (по Марксу) не только потому становится свободен, что присваивает себе орудия производства, но также и потому, что технический прогресс делает эти орудия производства автоматическими. С киркой и мотыгой коммунизма не построишь – можно построить лишь Беломорканал.
Гаргантюа (Бог Отец пятикнижия Рабле) выступает в роли технического прогресса. Утопический план Рабле (вернемся к термину «аристократический коммунизм», сколь бы странно он ни звучал) основан на творческом характере свободной личности и единой для всех веры в добрую волю.
Это утопия, конечно же, это выдумка, несбыточная мечта – так не может быть в действительности! Никогда не существовало ни острова волшебника Просперо, ни аббатства Телем, ни Дон Кихота, ни Гаргантюа, ни острова Утопия!
Но все-таки что-то было.
Так случилось однажды: существовала Флорентийская республика, где правил философ и создал двор, состоящий из философов, поэтов и художников, – да, так и было! В несовершенном феодальном обществе, где была и бедность, и бунты чомпи, несмотря на окружающую объективную реальность, на небольшом пространстве итальянского города лучшие умы человечества – Марсилио Фичино, Лоренцо Валла, Леонардо да Винчи, Пико делла Мирандола, Микеланджело Буонаротти, Анджело Полициано и Сандро Боттичелли придумывали, как устроить совершенный мир. Они постарались минимизировать угнетение, и если вспомнить, что именно в конце концов вменили Лоренцо как нарушение закона (правитель города продал здание, где должен был быть приют, и напал на соседний город Вольтерра), – то по сравнению с иными правителями иных земель Лоренцо можно назвать едва ли не праведником. Флорентийские мудрецы называли себя гуманистами, они утверждали, что существует «совершенный человек», который воплощает вселенную. Давайте, говорили они, опишем свойства такого человека. Он должен быть добродетелен, но упорен в борьбе со злом; он должен следовать христианским заповедям, но не быть фанатиком; он должен научиться сомневаться во всем, чтобы крепче верить в истину. Им ясно виделась преемственность от гармоничной античности – к собственным штудиям: академию философии назвали платоновской, и мудрецы прогуливались, подобно античным перипатетикам, по тосканским холмам, рассуждая об идеальном мире. Логика Платона плавно перетекла в беседу Фичино и Полициано, из нее родились картины Боттичелли – что может быть логичнее? Альберти рисовал планы идеального города – и такой город строили.
