Грек пробовал задержаться в Риме, прибиться к Академии Святого Луки; объявил себя миниатюристом, ему покровительствовал миниатюрист Кловио. Как это должно быть обидно мастеру монументальных композиций. Судя по всему, вернулся снова в Венецию, которую не любил.
Свидетельство тому – второй вариант картины «Изгнание торгующих из храма». Написан холст в тот момент, когда из храма (в данном случае из храма искусств) выгнали самого художника. Композиция картины не изменилась: фигура Иисуса – это по-прежнему автопортрет, дочь Тициана с клеткой голубей сидит на том же месте. Однако Эль Греко вносит в картину поразительную деталь – на первом плане, у самой рамы, он изображает четырех итальянских торговцев, которые переговариваются меж собой, обсуждают излишне резкий поступок Христа. Зрители, если прислушаются, могут услышать, как знатные патриции перешептываются. Эти патриции портретны: Доменикос Теотокопулос нарисовал группу знаменитых итальянских художников. Первый – Тициан, тот, кто привел грека на живописный рынок Венеции. Тициана критянин пишет в виде торговца с окладистой бородой, в характерной тициановской ермолке. Рядом с Тициантом изображен Микеланджело; затем Эль Греко пишет портрет Кловио, того, кто представил его в Риме кардиналу Фарнезе, и, наконец, четвертым изображен Рафаэль. Нарисованы знаменитости, коими славна Италия, – вот именно их Иисус гонит из храма прочь.
Картина мстительная – таких несколько в наследии Эль Греко. Хорошо, что такие картины есть; мы могли бы запутаться в мнениях Эль Греко: все-таки триста лет об Эль Греко не вспоминали, легко приписать художнику те мысли, коих у него не было. Так вот, он не любил итальянское искусство, считал это искусство сервильным и продажным, в Ренессанс не верил. В 1595 г., уже в Мадриде, Доменико Грек (его так называли испанцы, прижизненные биографы) снова встречает Федерико Цуккари: они оба работают в одном храме. Будто бы художники беседуют; Цуккари дарит греческому эмигранту трехтомник сочинений Джорджо Вазари «Жизнеописания художников». Это уже второе издание Вазари, книга популярна. Эль Греко не просто читает сочинения академика, он оставляет ремарки на полях жизнеописаний, заметки, написанные с неприязнью к героям повествования и к автору текста. Жизнеописания в издании Вазари иллюстрированы награвированными портретами художников. Эль Греко замазывает портреты черными чернилами.
В Италии он пробыл около десяти лет в общей сложности, срок достаточный, чтобы узнать культуру итальянского Ренессанса (впрочем, из папского дворца в то время убрали античные статуи, католицизм ограждал чистоту веры от Реформации, попутно выходило так, что избавились и от ренессансной эстетики).
Неуживчивый Эль Греко перемещался из страны в страну, как делали Рабле, Эразм, Бруно. Путь, им проделанный, – характеристика времени. Критянин по рождению, православный по крещению, Доменикос Теотокопулос уехал в Венецию, потом оказался в Риме, оттуда подался в сверхкатолическую Испанию. Торговая пышная Венеция показалась фальшивой, это очевидно; академизм Рима он возненавидел, это известно; в Испанию поехал, отлично зная про католическую инквизицию – в Риме трибунал инквизиции был также представлен.
Эмигрантский путь Эль Греко не похож на историю Гольбейна, уехавшего на заработки в Англию. Грек не отличился как портретист, шквала заказов от грандов не было; художник претендовал на большее. Приехал в чужую культуру, как ван Гог или Шагал; в культуру, частью которой не будет никогда. Испания того времени сложна, разнообразна – Сервантес, Лопе де Вега, Реконкиста, арабская тема – как чужому войти в этот язык? Критянин полагал, что христианская тема (христианский гуманизм?) в Европе общая для всех культур. Он хотел стать тем, кем (он был уверен в своем суждении) пытался, но не смог стать Микеланджело. Иными словами, художник Эль Греко решил описать закон, по которому устроено мироздание.
3
Художник Доменикос Теотокопулос, прозванный Эль Греко, не принадлежит ни к одной школе и ни к одному стилю; и это несмотря на то, что большинство художников каталогизации поддаются легко. Его картины невозможно определить через понятия «ренессанс» или «барокко», или «маньеризм» или «испанская школа», и т. п. Нет такой манеры, которой бы он следовал, и нет такого течения, кружка, направления, которое он поддерживает. Эль Греко – абсолютный одиночка.
Некоторые его картины можно связать с венецианской школой, а некоторые даже с римским академизмом. Это естественные проблемы роста художника, Эль Греко не сразу стал собой. Зрелый Эль Греко не похож ни на кого. Пластика Эль Греко нисколько не напоминает пластику итальянцев – и это, если вдуматься, удивительно. Ведь итальянцы кичились тем, что наследуют греческой пластике, а Доменикос Теотокопулос – сам грек, и, казалось бы, для него должно быть органично вторить итальянской (то есть греческой, не так ли?) манере рисования. Мощные тела Микеланджело, пропорции Рафаэля, античные реминисценции Мантеньи – все это совершенно чуждо критянину. Можно бы спекулировать на том, что Доменико родом не с Пелопоннеса, а критянин, и ему-де ближе архаичный крито-микенский стиль. Но и это не так. Он, грек, критянин, коему культ тела должен быть присущ по рождению – он рисует своих героев вовсе бесплотными. Ренессанс – оставив все прочие определения в стороне и сосредоточившись лишь на ощущении телесности – крайне плотский стиль. В искусстве Ренессанса все можно осязать; сквозь фигуры Эль Греко свистит ветер. Такого рисования ни одна школа не знает. Будучи абсолютно одинок в таком рисовании, он противопоставил его всем имевшимся школам сразу.
Точно так же не существует стиля или школы, к которой принадлежит Сезанн или ван Гог, Гоген или Шагал. Эти художники пребудут в истории мысли одинокими философами, не нуждавшимися в кружке единомышленников. Точнее сказать: они мечтали обрести единомышленников, но не могли поступиться принципами. Они сознательно выбрали одинокий путь, органически не могли примкнуть к большинству.
Быть одиноким – страшно; для художника – страшно вдвойне; он знает: окружающие сделают все, чтобы его картины забыли. И верно, картины Эль Греко забыли на триста лет. Это чудо, что мы знаем Эль Греко сегодня. Быть одиноким мыслителем естественно для времени, когда Ренессанс как общественное мышление уже умер и убеждения ренессансного мыслителя существуют в единственном экземпляре.
Никаких продолжателей искусство Эль Греко не получило; часто Доменикоса Теотокопулоса называют первым художником Нового времени, и это верно: после гибели Ренессанса Эль Греко был тот, кто противопоставил одинокое усилие школам и академиям. Но как же ему представлять Новое время, если у него нет наследников? Впрочем, если считать, что художники Нового времени представляли ренессансную идею лишь в том случае, если оставались в одиночестве – как Эль Греко или Гойя, как ван Гог или Гоген, – то в этом отношении Эль Греко, безусловно, новатор.
Экспрессионисты решили, что они наследуют Эль Греко; течение «экспрессионизм», родившееся в XX в., искало себе родословную в истории искусств; экспрессионисты, решившие, что выразят себя через резкий жест и яркую краску, представили экстаз Эль Греко как чувство, родственное своим порывам. Эти утверждения не соответствует действительности. Эль Греко не имеет ни малейшего отношения к экспрессионизму.
